- А, Костя, - в голосе скользнула опаска. - Ты по делу?
В руках его был тощий магазинный пакет.
Шелестела листва. Седые волосы от ветра стояли у Петра Игнатьевича торчком.
- Здравствуйте. Мне посоветоваться, - сказал я, поднимаясь с облюбованной скамейки перед подъездом.
- Если недолго, что ж.
Мы вместе вошли в дом.
- Как твоя учеба? - спросил Петр Игнатьевич, показав на ухо - подслушивают.
- Ничего. В июне - экзамены.
- Ну, еще два месяца! Успеешь подготовиться.
Мы поднялись на третий этаж. Петр Игнатьевич звякнул ключами. Несколько секунд - и дверь открылась в узкую прихожую, наполовину желтую от света из кухонного окна.
- Проходи.
Я вошел, вытерев ноги о коврик. Петр Игнатьевич закрыл дверь, снял легкий плащ, сменил ботинки на тапочки. Замерев с пальцем у губ, он подождал звуков с лестничной площадки, потом махнул мне рукой.
Мы перебрались на кухню.
- Соседи, - виновато произнес Петр Игнатьевич, выкладывая на стол помидоры и пластиковый контейнер для яиц. - Я им давно не нравлюсь.
- Почему?
- Имел глупость однажды вступить в спор по поводу общего прошлого. Люди с удивительной быстротой отказываются от собственной памяти, если она идет вразрез с официальной позицией власти. В сущности, их можно понять. Но иногда понимание не спасает от желания открыть им глаза. В общем, я теперь для них то ли маргинал, то ли сумасшедший. А может и террорист. Яичницу с помидорами будешь?
- Нет, - сказал я, - я поел.
Петр Игнатьевич кивнул.
- Хорошо, - он убрал продукты в холодильник. - Так с чем ты пришел?
- Мы с ребятами хотим что-нибудь сделать на девятое мая.
Петр Игнатьевич сел. Руки его принялись разглаживать и без того гладкую скатерть.
- Я думал об этом. Прикидывал. Еще когда думал что-то в ком-то пробудить. Как раз до спора с соседями.
- А мы? - спросил я.
Петр Игнатьевич улыбнулся.
- Вы - славные ребята. Но сколько вас на весь город?
- Ну, попробовать-то можно.
- Это не игра, Костя. Далеко не игра. Скажи мне, какой самый важный инструмент находится в руках у власти?
- Полиция, - ответил я. - Аппарат подавления.
- Нет.
- Ресурсы. Денежные и человеческие.
- Нет, - качнул головой Петр Игнатьевич. - Самый важный инструмент - это монополия на информацию. А информация формирует твое мировоззрение, управляет твоими эмоциями и подталкивает тебя к определенным действиям. Вывод: бить надо по ней.
- Хакать новостные сайты?
- Зачем? Это уголовное преступление. Надо работать тоньше. Ответь мне, что является самым доступным информационным каналом?
Я задумался.
- Телевидение?
Петр Игнатьевич качнул головой.
- Подумай еще.
- Ну, радио. Интернет. Система оповещения. Общение.
На каждую мою догадку Петр Игнатьевич говорил: "Нет". Хотя и кивнул на последнем предположении.
- Самый доступный канал, Костя, - сказал он, - это тот, для которого не нужны посредники в виде телевизоров, смартфонов, плееров. Ты выходишь из дома...
- Граффити! - крикнул я.
- Тише, - сказал Петр Игнатьевич. - Почти. Граффити - это порча общественного имущества. Но все, за что цепляются твои глаза, и есть информационный канал. Я говорю о стенах домов, арках, о рекламных щитах, о досках объявлений, которых понаставили на остановках. Достаточно наделать небольших, с ладонь, карточек. Мазнул клеем, прилепил и дальше пошел. Максимум, что грозит при поимке - это штраф за несанкционированную расклейку, он был, кажется, в пределах трехсот рублей.
- И все?
- Нет, конечно, - вздохнул Петр Игнатьевич. - Если текст на карточке признают экстремистским или агитационным, то, скорее всего, будет долгая беседа со следователем. Возможно, тебя предупредят о противоправной деятельности и поместят в базу данных. Но, возможно, попытаются "раскрутить".
- Это как? - спросил я.
- Попробуют повесить на тебя создание террористической ячейки, группы, ставящей во главу угла свержение существующего государственного строя, возьмут в оборот друзей, сфабрикуют их показания, станут оказывать на тебя психологическое давление с тем, чтобы ты признался, что действительно что-то такое замышлял. Поэтому на карточках не должно быть никаких призывов типа "Помните!" или "Очнитесь!".
- А что должно быть?
- Знаешь, я думал о сводках от Советского информбюро. С датами и короткими событиями. Например, что 21 января 1943 года войсками Красной Армии был освобожден город Ставрополь. А 5 августа того же года - город Орел. И внизу приписка: "До 9 мая 1945 года осталось столько-то дней".
- Здорово!
- А еще можно наделать карточек "Наши герои" и в них коротко написать о Вале Котике, об Александре Покрышкине, о защитниках Брестской крепости, о Зое Космодемьянской, о Слюсареве, танкисте, не помню имени, но у меня есть о нем. Важно, чтобы у тех, кто прочтет, был интерес узнать, что это были за люди, как они сражались и за что.
- И где они это узнают?
Петр Игнатьевич помрачнел.
- Тоже верно. Ничего ж нет.
- Значит, надо сайт делать!
- Да-да, - сказал Петр Игнатьевич задумчиво. Поднявшись, он включил плиту, налил и поставил греться чайник. - Знаешь, Костя, я вспомнил, почему не сделал эти карточки сам. Они подпадают под статью об искажении истории.
Несколько секунд я ошарашенно хватал воздух ртом.
- Петр Игнатьевич! - прорвало меня затем. - Какое же это искажение! Это же правда! Это же мы победили!
- И как ты докажешь?
- Календарь!
- Его изымут. Он пропадет. И в лучшем случае нас объявят фантазерами. Будет официальная позиция: мы принижаем роль американских солдат, выпячивая собственные, не понятно откуда взявшиеся достижения. Сколько историков набежит! Все с пеной у рта будут ссылаться на зарубежные монографии, мемуары и энциклопедии, нас закидают враньем и полуправдой. Главное, Костя, орать погромче...
Я сжал кулаки.
- Получается, мы не победили? Получается, у нас украли всю нашу историю? Но почему парламент, правительство...
- Понимаешь, Костя, они выторговали людям сытую жизнь. Никакого противостояния и напряжения. Соединенные Штаты - друг, партнер и старший брат. Технологии, гаджеты, автоматические заводы. Разве ради мира и благоденствия нельзя поступиться кусочком истории? Оказалось, можно. Оказалось, что по чуть-чуть как бы и не больно. Там кусочек, здесь кусочек. Поменьше, побольше, плавно и размеренно. Ну, не было победы Александра Невского и не было, бог с ним! Не было обороны Орешка, не было защитников Осовца, не громили мы армии Сигизмунда, Карла, Наполеона, не освобождали Европу от турок, не брали Крым, не ходили в Сибирь, не объединяли народы.
- Я ничего этого не знаю, - сказал я.
Петр Игнатьевич печально улыбнулся.
- А кто сейчас это знает, Костя? Это уже табу. Этого нигде нет, кроме как, наверное, в сельских клубах каких-нибудь заброшенных поселков. В тайге, на севере. И то, если там сохранились книжки или журналы советской поры, а не нынешняя развлекуха. Сейчас сытая жизнь, Костя. Ешь, спи, потребляй. А человеческому нутру другого и не надо. Душе надо, только ее вместе с историей - по кусочку. Еще в небо хоть позволяют глядеть, а не в корыто.
- Значит, мы проиграли, - мертвым голосом сказал я.
- Я передам вам свою библиотеку, - сказал Петр Игнатьевич. - Вы станете ее хранителями. Ты, Игорь, Саша.
- Зачем?
- Чтобы вы знали и когда-нибудь...
- Петр Игнатьевич!
Я поймал ворот его рубашки.
Мне часто пеняли на взрывной характер. Я и сам позже, отойдя, раскаивался в поступках, которые совершал в какой-то дурной, жгучей пелене, когда только боль и обида жили в мое сердце.