По телевизору шёл «Коломбо». Поппи не смотрела – ей просто нужен был звуковой фон. С тех пор, как ушёл Мартин, она первым делом, возвращаясь домой, включала телевизор или радио. Всё лучше, чем сидеть в тишине. Этого Поппи терпеть не могла.
Снова вглядевшись в темноту, она удостоверилась, что за дверью именно две фигуры, и нехорошее предчувствие того, что было и так ясно, стало ещё сильнее. Правила известны – когда новости хорошие, присылают письмо; звонят, чтобы сообщить о незначительном происшествии. Если приходит человек в форме – случилось страшное. Если двое – самое страшное.
Поппи рассмотрела силуэты по ту сторону двери. Один – простой солдат, ясно по головному убору; второй чином повыше, офицер. Их фигуры были Поппи незнакомы. Она понимала, что они ей скажут, раньше, чем они вошли, раньше, чем произнесли хоть слово; их позы были неловкими, напряжёнными.
Взгляд Поппи упал на картонную коробку под кроватью. Там лежало нижнее бельё – откровенное, кружевное, выбранное для неё Мартином. Теперь Поппи всё это выбросит, оно ей больше не нужно – больше не будет годовщин, дней рождения, волшебных воскресных дней, когда весь мир сводился к прямоугольнику матраса, уголку подушки и запаху любимого мужчины.
Поппи не знала, сколько времени простояла у закрытой двери, но у неё возникло странное чувство, будто бы с каждым шагом дверь чуть заметно уплывает прочь.
Твёрдой рукой она потянула за цепочку – причин трястись от ужаса не было. Пока. Широко распахнутая дверь стукнулась о стену. Потускневшая ручка легко вошла в привычный выступ в штукатурке. Обычно Поппи лишь чуть-чуть приоткрывала дверь, чтобы, выглянув, посмотреть, кто пришёл, но сегодня всё было не так, как обычно, – да и какая опасность могла ей угрожать, если в дверном проёме стояли двое военных? Поппи пристально посмотрела на них. Бледные, издёрганные. Перевела взгляд в сторону, на лестницу, ведущую к четвёртому этажу и ещё выше, к небу; осознала, что проживает последние несколько секунд прежней, целостной жизни. Поппи хотелось наслаждаться ими, потому что она понимала – как только мужчины заговорят, её мир рухнет. Долго не могла оторвать глаз от бездонной синевы, лишь чуть-чуть тронутой лёгкими мазками облаков. Это было прекрасно, просто прекрасно.
Мужчины оценивающе смотрели на Поппи, пока она глядела куда-то поверх их голов. В первые несколько секунд они составили мнение о ней. Один отметил сморщенный нос в веснушках, прямой, открытый взгляд. Другой – серую мебель за её спиной и обтрёпанный рукав рубашки.
Практика подготовила их ко всему – от обморока и истерики до мучительной, молчаливой скорби; они могли оказать помощь в любом случае. Этот вариант был самым тяжёлым – отчуждённое молчание и заторможенная реакция, которая могла оказаться какой угодно.
Поппи вспоминала их последнюю с мужем ночь перед тем, как он отправился в Афганистан, и хотела только одного – чтобы можно было вернуть её и всё исправить. Она наблюдала за его отточенными движениями, смотрела, как он укладывает завёрнутый в пластик бойскаутский инвентарь грязного цвета, назначенный к отправке в новый дом, в песчаную пустыню. В то место, которое она не могла себе представить, в ту жизнь, от которой была ограждена. Она даже не заметила, как кончики его пальцев погладили вышитые на наволочке розы, в последний раз прикоснувшись к женственной красоте, означавшей для него дом, означавшей Поппи.
Собирая рюкзак, который лежал открытым на их кровати, Мартин вдруг стал насвистывать себе под нос. Мотив Поппи не узнала. Она смотрела в улыбающееся лицо, а Мартин упаковывал одежду и принадлежности для мытья в бездонную пещеру цвета хаки. На миг он остановился, чтобы откинуть с глаз уже несуществующую чёлку. Как человек, лишившись пальца, ещё чувствует холод в нём и растирает руки, пытаясь его согреть, так и Мартин всё поправлял волосы, которые теперь были острижены.
Поппи не поняла, что означает его улыбка, но её было достаточно, чтобы слова, которые так и вертелись на языке, бурным потоком вырвались на свободу. Сторонний наблюдатель мог бы подумать, что Мартин собирается на вечеринку в весёлой компании, а не на войну.
– Ну что, счастлив, Март? Впрочем, можешь не отвечать, это глупый вопрос – конечно, ты счастлив, ты ведь этого и хотел, да? Бросить меня, своих друзей и всё остальное на целых полгода, чтобы поиграть в войнушку?
Поппи не знала, каких слов ждёт от него в ответ, но он должен был что-то ответить. Должен был прижать её к себе, сказать, что он вовсе этого не хочет, не хочет покидать её или, по крайней мере, что был бы рад взять её с собой. Что-нибудь, что успокоило бы её, хоть немного облегчило бы её страдания; но он ничего не сказал и ничего не сделал.