В такой атмосфере постоянного напряжения, страха и сигаретного дыма проходило детство Мартина; он не видел ни выхода, ни света в конце тоннеля. Всем этим стала дружба с Поппи. Она слушала его и не смеялась. Мартин навсегда запомнил день, когда открыл ей дверь в школьную столовую, шагнув чуть вперёд, чтобы раньше Поппи дотянуться до ручки. Он не мог объяснить, зачем это сделал, ему просто хотелось сделать хоть что-нибудь, чтобы Поппи стала чуточку счастливее, а её жизнь – чуточку легче. Прежде чем войти в дверь, Поппи посмотрела на Мартина, чуть наморщила нос и встряхнула головой, чтобы откинуть с глаз прядь волос.
– Рядом с тобой мне ничего не страшно.
Мартину показалось, будто его сейчас разорвёт от наплыва чувств. Словно Поппи подарила ему луну в коробке, такую прекрасную, редкую, невероятную вещь, что ею нельзя делиться с остальными. Домой из школы он не шёл, а летел. Он понял – если такой умной и красивой девочке, как Поппи Дэй, рядом с ним ничего не страшно, значит, не такое уж он и ничтожество. Ему тогда было двенадцать лет.
Он вошёл в квартиру; отец сидел на своём обычном месте, приросший к дивану и телевизору. Не отрываясь от экрана, он поприветствовал сына:
– Ах, она вернулась из школы. Как поиграли с девочками в нетбол?
Мартин встал между отцом и телевизором. Отец сжимал в руке пивную банку; алюминий трещал под его пальцами.
– А-ну-пошёл-отсюда-к-чёрту!
Мартин не дрогнул, не двинулся с места. Он смотрел отцу прямо в глаза – бледно-голубые. Пальцы отца собрались в кулаки, пульсирующие от напряжения, готовые начать атаку, но Мартин стоял спокойно, держа руки по швам – в эту минуту он был больше отца.
Мистер Термит молчал. Не последовало ни остроумных замечаний, ни оскорблений. Он посмотрел на сына и понял, что произошла перемена. Хватит. Больше Мартин не станет терпеть это дерьмо. Всё это случилось благодаря Поппи. Она дала ему понять – он сможет бросить вызов всему миру и победить.
Потом, когда они качались на качелях, держась за ржавые цепи, она сказала:
– Ты мой самый лучший друг в целом мире, Мартин. – Было темно, но Поппи знала – он улыбается. – Мне будет очень грустно, если ты уедешь и мы больше не сможем вместе играть.
– Такого не может быть, Поппи. Ну куда я уеду?
Она пожала плечами – место, куда он мог отправиться, было трудно даже представить.
– Обещаю, Поппи, я всегда буду твоим лучшим другом. Мы как будто связаны невидимой ниточкой, от твоего сердца до моего. Если я буду тебе нужен, ты только потяни за неё, и я приду.
Поппи рассмеялась, представив себе эту ниточку.
– А если ты за неё потянешь, я тоже приду к тебе, Мартин. Так я всегда буду знать, когда тебе понадоблюсь.
Найдя в темноте руку Поппи, он спрятал в своей ладони маленькие пальчики…
Глядя на подбородок Аарона, покрытый мыльной пеной, Мартин думал – каково это, когда у тебя есть маленький сын, который рисует тебе картины? У них с Поппи всё было впереди, совсем рядом, оставалось только руку протянуть.
Завтрак, как и всё остальное в лагере, быстро стал для Мартина привычным. Звук собственных шагов по незнакомым тропам уже не пугал, и стало обычным, находясь среди пустыни, в тяжёлом защитном снаряжении идти по дощатому настилу за сухим пайком. Поначалу жизнь здесь казалась интересной – было что-то необычное в одинаковой одежде. Мартин казался себе участником единой команды – такое он раньше видел только в фильмах и журналах. Он чувствовал связь с остальными – дома его никто не понял бы. Закон, порядок и правила здесь касались всего, начиная от всеобщего похода в уборную и заканчивая всеобщей молитвой, и люди, с которыми его связывали такие отношения, стали ему товарищами.
Первые пару недель Мартин нервничал, ожидая чего-то, держа ухо настороже – вдруг завоет чёртова сирена. Возможность ракетного обстрела держала его в постоянном напряжении, особенно ночью. Райские сны о Поппи разбивались вдребезги, когда в них врывалось предчувствие опасности. Падая, зарываясь лицом в землю, он, затаив дыхание, ждал, повезёт ему на этот раз или нет.
Он вообще жил в ожидании, подобно тому, как в детстве ждал Рождества. Тогда он не знал, сбудутся ли завтра все его мечты, или впереди такой же паршивый день, как все остальные. Рождество оказывалось таким же паршивым днём, как все остальные, но он всё равно на что-то надеялся. Всегда есть шанс, пусть даже самый ничтожный, получить много радости, если весь год вёл себя хорошо.