Слова, которые произношу в таких случаях, я давно выучила наизусть и тем не менее стараюсь, чтобы они не слишком смахивали на домашнюю заготовку.
— Итак, ваши папки оказались пустыми, — не спрашиваю, а констатирую я.
К моему изумлению, у Карлы начинает дрожать нижняя губа. Я думала, что уж она-то сможет держать себя в руках, но глаза девушки наполняются слезами. У Эстебана краснеет нос, и парень низко опускает голову. Из-за Карлы ему еще труднее контролировать себя.
Джей-Джей, скрестив на груди руки, подпирает стену. Его красивое лицо — застывшая маска. Я ловлю себя на мысли, что уже замечала у него это странное выражение. Не совсем отсутствующее — даже почти приятное, но полностью отстраненное. Одной ногой он упирается в стену, на которой наверняка останется черный след, но я не делаю ему замечания. Пусть упирается, если ему так легче.
— Я тоже ничего не получила на свой День красных писем, — говорю я.
Они изумленно на меня таращатся. Взрослым не положено обсуждать с тинейджерами свои письма. Как, собственно, и их отсутствие. Но сейчас иначе нельзя.
За многие годы я убедилась: минута, когда до ребят доходит, что можно прожить и без всякого письма, — ключевой момент всей беседы.
— А вы знаете почему? — звенящим голоском спрашивает Карла.
Я отрицательно качаю головой.
— Поверьте, я долго пыталась это понять. Я прокрутила в голове все сценарии, которые смогла придумать, вплоть до того, что, возможно, умру раньше, чем придет мой срок писать это письмо…
— Но сейчас-то вам уже больше пятидесяти, верно? — несколько раздраженно перебивает Джей-Джей. — И на этот раз вы, конечно, написали себе письмо!
— Право написать письмо появится у меня только через две недели. И я действительно собираюсь этим правом воспользоваться.
Щеки Джей-Джея покрываются румянцем, и я впервые замечаю, насколько же он на самом деле раним! Парень страшно подавлен — возможно, даже сильнее, чем Карла и Эстебан. Как и я в свое время, он верил, что получит вполне заслуженное им послание — сообщение об ожидающей его интересной, богатой и успешной жизни.
— Следовательно, вы еще можете умереть до того, как напишете это письмо, — заключает Джей-Джей, и на этот раз я уверена, что он рассчитывал причинить мне боль.
Ну что ж, у него получилось. Но я не подаю вида.
— Все может случиться, — спокойно говорю я. — Только прошу учесть, что я вот уже тридцать два года живу безо всякого письма. Тридцать два года без малейшего намека на то, что может таиться в моем будущем! Так жили все люди до того, как стали практиковаться путешествия во времени. До Дней красных писем.
Вот теперь я завладела их вниманием.
— На самом деле, нам с вами очень повезло, — говорю я, и поскольку мы установили, что находимся в одинаковом положении, мои слова не кажутся им снисходительными. Я произношу их уже без малого двадцать лет, и многие бывшие выпускники говорили мне потом, что эти слова — самая важная часть беседы.
Во взгляде Карлы — печаль и надежда. Эстебан по-прежнему сидит, не поднимая головы. Глаза Джей-Джея сузились. Я буквально кожей ощущаю его злость: можно подумать, это я виновата, что он не получил письма.
— Повезло?.. — переспрашивает он тем же тоном, каким напоминал, что я еще могу умереть.
— Да, повезло, — повторяю я как можно тверже. — Мы не скованы своим будущим.
Наконец Эстебан поднимает голову и хмуро глядит на меня.
— Там, в спортзале, — поясняю я, — воспитатели беседуют сейчас с ребятами, получившими письма с предостережениями двух разных типов. Одни содержат точные указания не совершать таких-то действий такого-то числа — в противном случае, ты рискуешь испортить себе всю жизнь.
— Люди в самом деле получают такое? — затаив дыхание, спрашивает Эстебан.
— Каждый год.
— А что в других письмах? — У Карлы дрожит голос. Она говорит так тихо, что мне приходится напрягать слух.
— В других письмах сказано примерно следующее: «Ты можешь прожить эти годы лучше, чем я», но при этом ни одно письмо не объясняет — просто не может объяснить, — что именно пошло не так. Дело в том, что каждый имеет право предупредить себя прошлого только о каком-то одном критическом событии. Но в жизни случается и так, что один промах влечет за собой целый вал ошибок, однако писать об этом подробно запрещают правила. Вот почему взрослым подчас остается уповать только на то, что их прошлые «я» — другими словами, вы, ребята, — не только избегут чего-то одного, но и впоследствии (порой, в течение многих лет) будут совершать только правильные поступки.