Несмотря на все такие экстремальные, с точки зрения нормального гражданского условия, никто из нас не болел, становились крепче. По утрам иней на траве, а мы с голым торсом бежим на зарядке, каблуками ломая ледок в лужах, с хрустом разлетается замороженная трава. И не болеем. Никто в нашей роте не болел.
Начинаем чувствовать коллектив. Когда рота бежит в ногу, кажется, что это бежит один великан, которому все по плечу. Плечи сами расправляются, те, кто повыше, укорачивают шаг, поменьше — удлиняют. Все мы — один организм. Мы — 42 рота! И, понимали, что мы сможем многое.
Даже курсанты из национальных республик втянулись в службу. Худо-бедно, но те, кто плохо разговаривал по-русски, начали «шпрехать». Конечно, иногда чтобы позлить Буду, они «тупили», мол, моя твоя не понимает.
Что сильно донимало — это голод. Не знаю почему, но страшно хотелось есть. Всегда! Всегда хотелось есть. И днем, и ночью. Иногда даже просыпался от того, что хотелось есть.
Однажды отправили наш взвод на разгрузку продуктов. Олег Алтухов несколько раз задерживался возле двери, крутился возле замка.
Когда мы пошли приводить себя в порядок после разгрузки, Олег шепотом сказал:
— Замок — фигня. С виду сложный, на самом деле изношенный, открывается парой гвоздей. Сегодня отожремся!
Я заинтересованно посмотрел на него.
— Попробуем!
Если кто-то думает, что у меня в этот момент шевелилась совесть — глубоко заблуждается. Перво-наперво — это поесть. В армии понимаешь, что еда — это жизнь. Второе — это приключение. Чего не хватает в армии — это приключений. Вся жизнь регламентирована, а вот разнообразия не хватает. Не хватает адреналина в крови. Отчего молодежь ворует яблоки в соседнем саду, когда их в своем девать некуда? Азарт, адреналин. Поймают — не поймают. Во рту сухо, сердце колотится.
Уже в предвкушения ночного похода чесались руки от возбуждения. Пошли втроем: я, Алтухов Олег и Гуров Андрей.
Алтухов и я спали в одной палатке, Гуров — в другой. Как замковзвода я имел право задержаться на какое-то время после отбоя. Посмотрел, что офицеры ушли в штаб батальона спать. Дежурные по ротам собрались в курилке, дневальные кто стоял под грибками «на тумбочке», кто в свете фонарей мел дорожки. Все тихо. Решили выждать еще пару часов. Крутился с боку на бок. Сон не шел. Посмотрел на светящийся циферблат «командирских» часов. Пора! Пора, брат, пора, туда, где ждет нас жратва!
Тихонько дернул Алтухова за ногу. Он поднял голову, я молча махнул. Сам первым вышел на улицу. Толпой нельзя выходить. Кашлянул у палатки Гурова. Сразу послышался шорох. Андрей не спал.
Ночью по малой нужде никто не ходил в туалеты, расположенные далеко от лагеря. За линию палаток, к березам.
Я туда и направился. Справил нужду, закурил. Послышались шаги. Олег, затем Андрюха.
— Все готово?
— Готово! — Алтухов показал несколько гвоздей.
— Вещмешок взяли?
— Взял, — Гуров показал — А то куда хавчик ныкать.
— Идем?
— Пошли пока не засекли.
И прикрываясь ночной тенью от деревьев, мы двинулись в обход по лесу к столовой. Самый опасный участок — это освещенная дорога перед плацем. Путь самый короткий, но рискованный. Идти в обход, можно попасть в поле зрения часовых или дежурных офицеров, совершающих обход.
В солдатской столовой горел свет. Повара готовили завтрак, а «дедушки» ели жареную картошку. Этот запах плыл над плацем в лес, в нашу сторону, дразня голодные желудки.
— Если уже готовят завтрак, значит, продукты со склада взяли.
— Пора и нам подхарчиться.
— Если готовят завтрак, то продуктов на складе нет?
— Должны быть.
— Идем или возвращаемся? Сейчас хватятся, еще самоход припишут. Не сознаваться же в краже жратвы!
— Ну, что, идем?
— Давай! По одиночке!
— Кто первый?
Я перетащил поясной ремень так, чтобы бляха была на пояснице. Так бегать удобнее и не надо беспокоиться, что он на бегу может расстегнуться и упасть на землю. Каждый ремень был подписан, равно как и любая вещь у курсанта: пилотка, брюки, куртка.
Курсант без бирки — как пизда без затычки. Старинная курсантская поговорка. Какая фигня только в башку не лезет, когда «очко играет».
— Я! — и рванул через плац.
Хотелось верить, что бегу бесшумно, насколько это было возможно в сапогах. Да и сердце бухало так, что казалось его стук был слышен далеко за пределами плаца, не то, что грохот яловых сапог в ночной тиши. Во рту сухо. Спина мокрая.
Вперед. Вот и спасительная тень. Я нырнул туда. Огляделся. Вроде, тихо. До заветной двери пять шагов. Уже тихо отступаю к ней. Тихо. Вот еще одна тень выскочила из укрытия. Я не знаю, какие нормативы по бегу в сапогах в армии, но то, что Гуров их перекрыл с громадным запасом, — факт. Казалось, что он не бежал, а парил над плацем, лишь слегка касаясь изредка асфальта. В неверном, ломающемся свете «кобр» это сюрреалистическое зрелище. Прошло не более пары секунд, но из-за страха время удлиняется. Не может быть, чтобы кто-то это еще не видел!