То ли пламя, то ли лёд;
Сушит или тает?
То ли яблоня цветёт,
То ли – отцветает.
Не хмельной, да сам не свой,
Не с войны, не с пира.
По темну – собачий вой,
По дороге – сыро.
***
Россия, я вижу – гонимы
Житьём продувным и худым,
Уходят твои пилигримы,
Глотая отечества дым.
Уходят, суровы и чисты,
Сквозь годы нужды и борьбы,
Где даже разбойничьи свисты –
Пророчества чьей-то судьбы.
Была ль ты святою? Едва ли.
Здесь мало пророчеств одних.
Здесь прежде святых убивали,
А после молились на них...
***
Перед метро, толпясь, народ валит,
Стучат ботинки, цокают сапожки,
Хрипят меха на старенькой гармошке,
Закрыв глаза, играет инвалид.
Он слеп и сух. Что чудится ему?
На мокрый лоб седая прядь прилипла,
А он поёт прерывисто и хрипло
Про журавлей, про степь, про Колыму,
Про горе вдов и удаль Ермака,
Про облака, про тонкие берёзы...
И все смешалось: радости и слёзы,
И гнев, и боль, и нежность, и тоска...
И шум толпы стихал перед слепцом.
На шее дулась от натуги жила,
И смерть свои печати наложила,
И жизнь трудилась над его лицом.
Был трудный путь ему Россией дан,
Где много зла, а радости немножко.
Хрипела жизнь, как старая гармошка.
А позади и фронт, и Магадан.
А он слепой и все отдавший ей,
И позабывший, как она жестока,
Среди людского смутного потока
Играл и пел о Родине своей.
ЛЕШИЙ
Ночь в июне звёздна и быстра,
Отдыхай, да голову не вешай.
Жарко пляшут тени у костра,
Да шуршит, подкрадываясь, леший.
Ох, как он сегодня осерчал,
И совсем не шуточно, похоже:
То в дупле по бабьему кричал,
То стращал, показывая рожи.
Ты, чудак, постой, не голоси,
А смотреть на страхи нам не ново,
Всем найдётся место на Руси,
Всем найдётся ласковое слово.
Ты скажи-ка, леший, не тая:
Иль грустишь по ведьме синеокой?
Ты устал, должно быть, как и я,
Как и я, такой же одинокий.
И совсем опешив от добра,
Он затихнет, смахивая слёзы,
И пойдёт шататься до утра,
Обнимать осины и берёзы.
А когда забрезжит – чудеса!..
На луга цветущие взгляните:
Там сверкают слёзы и роса,
Да зари малиновые нити.
***
Эй, музыкант, открой мне двери рая,
Дай счастья мне, забвения и мук,
Чтоб с каждым прежним звуком умирая,
Ожить под вновь рождающийся звук.
И станет он рыдать и веселиться,
И рваться ввысь, и погибать внизу,