Кон-фет-ки, –
наконец произнёс он и вдруг… упал!
Ну, тут уж, конечно, не до того стало, чтобы ждать "бараночек"! ужас неожиданности и сочувствия поразил всех. Все мы кинулись к нему, наклонились оказать ему срочно помощь… Так каково же было повторение (и, можно сказать, удвоенное утроение) всеобщего страха, когда все увидели, что на полу никого нет! (Под "никого" я, конечно, имею в виду Степана Трофимовича. Раздалось дружное "Ах!" многие схватились за головы.)
– Он медиум! – взвизгнула какая-то дама (из состава прежних тётиных гостей, не теперешних). Дело в том, что упасть-то Степан Трофимович, конечно, мог, но вовсе исчезнуть – вроде не мог никак. Да и некуда было, негде было исчезнуть! И вот, когда общее (при всей моей невозмутимости даже мне понятное) смятение достигло этого… как там его? – ах, да – кажется апогея, – Кулебякин вдруг вынырнул с другой стороны двух, сдвинутых вместе, столов! И, показавшись враз всему обществу в полный рост, благополучно допел:
Бара-а-ночки…
Так что… "конфетки" он спел, выходит, с одной стороны столов, а "бараночки" – с другой, запятую пройдя под столами. Только и всего. Но как мы-то, ослы этакие! – попались на такую простую, даже глупую удочку? Не догадались, что он мог просто пролезть под столами и выйти с другой стороны?! А потому что думали: ему где-то там – плохо. А потому что эта мысль на миг (нужный ему) лишила нас всякого соображения. Ведь же, не успевши освоить вопрос: "Что с ним?", мы были враз поставлены перед другим: "Где он?" – и не вдруг догадались переключиться…
Между тем дядя Степан пребывал, очевидно, в ударе, отличающемся большой продолжительностью. Но главное-то было всё-таки впереди...
А почему – потому что раж, который уже и так выдвинул нашего героя на передний план, – не идёт ни в какое сравнение с трансом, в который он впал на следующем завитке своих выступлений. Потому что, проговорив свои "конфетки", – как было сказано, – на одной стороне столов, а "бараночки" (для равновесия) на другой, гастролёр наш не только размотал песню дальше, но так затанцевал с песней-то на устах, так вообще растопался, выбрасывая руки то в одну, то в другую сторону; так (словами Липского говоря) тронулся и пошёл, что той маленькой даме, которая выкрикнула раньше "Он медиум!", даже сделалось плохо! Я-то, признаться, была довольна. (Конечно, не обмороком её, а его танцами, а то вы уж Бог знает, что подумали!) Долго лишённая развлечений душа невольно радуется любому веселью, особенно неожиданному и, как царский подарок, рухнувшему тебе с неба прямо на голову! Но другие люди на это не так смотрели. Может быть, они просто меньше ценили искусство танца, а больше склонялись к высокой оценке гончарного, например, ремесла? И потом... у них наверно слишком глубоко запечатлелась первая часть зингшпиля, чтобы так быстро суметь освоить вторую. Человек не машина, чтобы переключаться на таких удивительных скоростях... И не все – должна повторить – устроены так же, как я три года назад; мне не приходилось переключаться, потому что (в каком-то из смыслов) я всегда находилась как бы в отключке.
Степан между тем крепче ударил ногою, подмигнув, подбоченился и пошёл кругами вокруг тех двух столов, свистя и покрикивая. ("Кругами вокруг"? Какой образ! Пошёл – вернее – квадратами, потому что столы были не круглые); пошёл, улыбаясь приветственно, как великодушный даритель счастья; лебедем-селезнем поплыл, по-цыгански трепеща "плечиком", а главное... – совершенно не учитывая окружающей обстановки! Забывшись в художестве, даже того он, казалось, не замечал, что тётина комната для гостей (у неё она так и называлась, как в старых романах: "гостиная") хотя и широка, но не беспредельна; что, всё же, тут не степь с обозами, везущими и рассыпающими соль по всему горизонту. И не подозревая, что всё оно немножечко да не так, – мотал головой, пускался вприсядку, протарабанивал ногами по половицам, и – летел, летел, – даже уже совсем не разбирая дороги...
– Й-эх! Й-эх!
Ой вы, кони залётные!
Слышен клик с облучка...
Сначала с ближайших столов посыпалось всё самое хрупкое и стоявшее с краю. Раздался звон. Затем грянулась на пол стопа тарелок, и какой-то китайский чайник буквально полетел без крыльев, увлекая за собой целый выводок зачирикавших белых чашек (были они тоже китайскими или нет – это уж потом археологи установят, наверное, по осколкам)... Но и это ещё не всё! Звонко зашелестев, лавиной с разных выступов поползла и вся эта пёстрая шушера мелкотравчатых сувениров (каждый из которых, конечно, был чем-то дорог хозяйке дома), – и вся вообще статуэточная шпана фарфоровая, друг и пособница чайной посуды, засвистела туда же, куда и ведущая диаспора... (Что шмякнулось, то как раз не разбилось. Я с удовлетворением отметила уцелевшего, несмотря ни на какие катаклизмы, тряпочного зайца в "вафельных" брюках; он был мне с детства знаком.)