Можно полностью согласиться с мнением ведущего С.Бэлзы о том, что молодой тенор А.Дунаев, который прекрасно провёл роль Ленского, напомнил великого С.Я. Лемешева - очень высокая оценка. Манера пения А.Дунаева - кантиленная, хорошей итальянской школы (насколько это определение применимо к данной партии), сочетается с богатством нюансировки и с большим вкусом окрашена эмоционально. Однако в его голосе остаётся пока больше "металла", чем это нужно для партий лирического тенора.
Психологичный вокальный образ Гремина создал А.Кочерга. В его исполнении знаменитая ария звучит необычайно легко, прозрачно и элегантно. Его Гремин с успехом выдерживает сравнение с более глубокими насыщенными тембрально басами известных солистов. Прочие исполнители были в прекрасной форме, равно как и хорошо сыгранный оркестр, сопровождавший вокалистов с прекрасным чувством баланса. Благодаря маэстро А.Ведерникову, которому принадлежит заслуженная доля успеха.
Однако обзор драматургии постановки, к сожалению, вызывает разочарование. Действие, как это принято сейчас, "осовременено", т.е. даже не перенесено, а вколочено в наше время. И дело вовсе не в том, что Ленский не носит чёрных кудрей до плеч, Онегин появляется в модной бородёнке, а у Татьяны вместо привычного берета в причёске малиновый бантик. Гораздо хуже то, что сюжет великой оперы и перевёрнут с ног на голову и поставлен боком, но как-то кривовато. Что говорить - Т.Моногарову в сцене письма заставили в ажиотаже забраться на стол, а в финале сцены люстра вспыхивает и перегорает от короткого замыкания - видимо, для иллюстрации высоковольтного накала страсти в её душе. Оно, конечно, Евгений Онегин герой, но зачем казённые лампы портить? Этот трюк в духе наивного экспрессионизма уместен в заводском Доме культуры, но для Большого выглядит мелкотравчатым.
Непонятно, зачем понадобилось передавать короткую партию мосье Трике Ленскому, да ещё в такой балаганной трактовке, напоминающей раёшник? Вообще образ Ленского, очаровательного простодушного поэта, примитивизирован и шаржирован до уровня жалкого горохового шута, да не ковёрного клоуна, а "рыжего", в странствующем провинциальном цирке. Ползание на коленах при сборе разбросанных поэтических опусов, по объёму напоминающих бухгалтерский годовой отчёт, подглядывание у двери - эти и другие "находки" не несут смысловой нагрузки и не добавляют убедительности в психоэмоциональное обоснование конфликта и его развязки. Ну, а ссора с Онегиным с тыканием друг друга кулаками напоминает столкновение двух шпанистых подростков после второго литра пива - Жеки (по ухваткам, успевшего побывать "на зоне") и лоховатого Вована. Для сериала "Шпана нашего двора" это приемлемо, но действие происходит всё же не на 4-й Индустриальной улице г. Запупинска.
Кстати об Онегине. Его поёт прекрасный польский певец М.Квечень. И хотя вокальное амплуа солиста - баритон скорее драматического, чем лирического плана, претензий к безукоризненно в техническом отношении проведённой вокальной части партии нет. Коронной ролью артиста является Дон-Жуан; таким он и предстаёт на всём протяжении оперы. Манера актёрской игры М.Квеченя украсила бы любое представление бессмертной моцартовской оперы, но в данном случае смотрелась чем-то инородным. Даже тёплая и лиричная "Отповедь" интонационно прозвучала как требование возврата крупного долга. Вряд ли интерпретация образа Онегина в таком эмоциональном ключе является следствием непонимания своей роли артистом. По-видимому, это была режиссёрская установка - как дань западным кинематографическим образцам. Вообще воздействие зарубежных и домотканых сериалов и набившая оскомину вестернизация ощущается постоянно. И когда дебильного вида гости на фуршете у Лариных совместно задувают свечи на именинном пироге, невольно ожидаешь, что вот-вот затянут: "Хэппи бёрсдэй ту ю". Маститая М.Касрашвили, прекрасно отпевшая мадам Ларину, пустилась в малоэстетичной манере изображать разбитную старушку, здорово подгулявшую на радостях. Ах, Маквала Филимоновна, что сказала бы по этому поводу ваш педагог, прославленная Вера Давыдова? Тому ли она вас учила!
Уже в I акте создалось впечатление, что постановщика не очень интересовало то, что задумывали А.С. Пушкин и П.И. Чайковский. Судя по всему, была задача показать в формате мещанской драмы тривиальные события по появлении столичного средней руки бизнесмена где-то в провинции (улавливаете сходство с многочисленными сериалами, которые до дыр протёрли экраны телевизоров?). Застолье с обильными возлияния (как всегда у этих русских) привели к драке ловеласа с неудачливым графоманом, воздыхателем уездной кокетки. По классическому варианту либретто действие катится к развязке - дуэли, но на сцене логика предвещает бытовую поножовщину или разборочную "стрелку". А на деле кульминация конфликта оказалась ещё более искусственной и неуклюжей. Дуэль абсолютно несовместима с современной обывательской действительностью, куда мы перенесены волею режиссёра; не понимаю, почему ему никто этого не объяснил. Отсюда вытекают тяжёлые сюжетные ляпы, поражающие своей беспомощностью. Отсюда и непроспавшийся полуодетый Зарецкий, дрыхнущий на диване в ожидании противников, и похмеляющиеся гости, и Ленский в ушанке и шубейке (хотя дело происходит в доме, а не на мельнице), поющий свою арию какой-то сентиментальной пожилой леди.
Вообще контраст волшебной музыки с примитивизмом сценического действа поразителен; замечательный канон "Враги" совершенно выпадает из драматической архитектуры, после чего Онегин с Ленским то перебрасывают, то отнимают друг у друга двустволку, в итоге заряд, видимо, случайно, попадает в Ленского. Бедняге А.Дунаеву приходится бросаться боком на стол, изображая удар выстрела (как в голливудских боевиках)…
Во II акте, выдержанном в модной нынче гламурной тональности, Онегин по возвращении вместо бала оказывается то ли на корпоративной вечеринке Газпрома, то ли на обеде у рублёво-успенского олигарха. Там Гремин, похожий на крупного коррумпированного чиновника. Ранний выход Онегина во время полонеза - он мечется вокруг стола в тщетных поисках места, его бойкотируют присутствующие, он падает - всё это, видимо, должно символизировать его выпадение из "новорусской" действительности. Символизм довольно простодушный, зато легкоусвояемый. Монолог Онегина, внутренний рассказ о переживаниях и чувствах, поданный в виде тоста с бокалом в руке, слишком велик для узких рамок застольной речи, и слишком мал для широкой перспективы оперы.
Татьяна, благородная, нежная Татьяна, ведёт себя как стервозная гангстерша, подсиживающая конкурента: свой монолог пересказывает мужу. Его поведение столь же двусмысленно - сначала он уходит, а затем вновь появляется в последних тактах: водевильный муж, застигающий жену с поклонником. Впечатление мелкой мстительности двух заурядных человечков. Из-за такого обнищания характеров эпизод теряет свой традиционный накал, который ещё более ослабляет Онегин, размахивающий пугачом. Жалкий жребий, конечно, но ещё и разочарование.
Такое впечатление усиливают некоторые детали сценической технологии, например, беготня и мельтешение массовки хористов. В принципе, это хорошая режиссёрская идея - заставить работать задний план для динамики сцен героев (в опере им всегда присуща некоторая статичность, это специфика жанра). Но из-за неверного стратегического замысла эти приёмы не только не орнаментируют конструкцию постановки, но и вообще выпадают из логической связки и производят эффект обычной русской застольной неразберихи.
"Застольной" - вовсе не для красного словца: стол на сцене приобретает значение оси, вокруг которой развиваются события. На столе поют, за столом поют и пьют, вокруг стола поют и бегают, на стол падают бездыханными, но уже не поют. Безусловно, это необходимый предмет обихода и реквизита, но стоило ли делать его стержнем, на котором выстраивается спектакль? Зато находок на уровне "ниже пояса, выше колена" не было, и то правильно, уж кого-кого, а французов нам этим не удивить.