Могли убить и ее, но -посчастливилось, если можно так сказать. Хотя тогда сходила с ума от отчаяния, думая, что хуже быть не может. Надежда увидеть сына живым таяла с каждым днем, а поиски были безрезультатны. Наконец, в очередной раз показав какому-то боевику фотографию сына и предложив денег, без которх здесь ее бы никто не услышал, она вышла на полевого командира, у которого было тело ее сына... Семнадцать раз она ходила к нему, прося отдать останки, и каждый раз как последний, не зная, убьют, или нет. И каждый раз бандит выдвигал все новые условия выдачи. Это потом она узнала, что тела были обезображены настолько, что боевики не хотели показывать их представителям ОБСЕ. Наконец, показали ей участок на минном поле и предложили найти самой. Никогда, наверное, уже не забыть, как раскапывала под проливным дождем землю, и увидела, что блесул в свете фар ЕГО крестик. Тот самый, что сын носил, не снимая, с детства. Его обезглавили, как потом оказалось, в день рождения...
Солце снова скрылось за тучами, подул пронизывающий ветер, стало заметно темнее. Она посмотрела на даты жизни. «Страшно помирать молодым в девятнадцать с четвертью лет...» - пришли на ум строчки из слышанной где-то песни. А у него и четверти-то не было... Вдруг вспомнилось, как мотаясь с другими матерями и журналистами по Чечне, вызволяли группу пленных, двое из которых не выдержали, и перешли на сторону боевиков, сменив веру. Там была мать одного из них, и как только сын вышел к ней, хотела кинуться навстречу: «Сынок!», а он сказал равнодушно, что нет у него никакой матери, есть лишь Аллах. И страшно было смотреть на бедную женщиу, словно бы истаяла, прошептав: «Лучше б ты умер...»
Нет, хорошо, все-таки, что ее сынок не предатель! И крест с него снять так и не сумели, хоть и очень хотели. Она, ведь, тогда так и не нашла его голову... Это уже потом, решившись, мать возвращается в этот проклятый ад войны, платит уже знакомому боевику, и тот соизволяет вернуть ей череп сына.
Мама стоит и смотрит на своего Мужчину. В глазах нет слез, а внутри страха. Перегорело и то, и другое. И ада нет, ужаснее, чем она уже прошла. А злость осталась. Где те офицеры, что не смогли защитить мальчишек? Где те бандиты, что их резали? Где генералы, которым было наплевать? Где правозащитники, которые молчали, ибо ей так никто и не поддержал... Многое повидала: и подлость, и жадность, и трусость и лютую злобу. А ведь было еще и мужество солдат, которые ей помогали разминировать могилу, и сочувствие простых чеченцев, которые помогали ставить крест на месте гибели сына, и генерал, который его похоронить помог. Люди везде разные, а война везде страшная.
Она мысленно попрощалась и тихонько пошла обратно, глядя себе под ноги. Уже где-то на полпути назад подняла голову, и на ярко освещеной фонарями улице в глаза бросился рекламный плакат: «Последнее воскресенье ноября-День Матери». Надо же, как раз сегодня...