Слушал я Степана и хотелось мне всё это обдумать, да с Витькой обсудить. Он, хоть и пацан еще, но всё-таки друг мне. Сколько раз бывало: мы с ним устроимся на солнышке где-нибудь, да и, глядя на белые облака, мечтаем… Витька все больше летчиком хочет, или шофером. Чтобы на машине ездить, или летать на вертолете. А мне это меньше нравится, чем в лесу ходить. Столько всего за день можно увидеть, чего ни в одной машине не найдешь. Все машины одинаковы, а каждый гриб сам по себе растет. Да только Витька этого еще не понимает, одним словом, пацан.
Тут обед закончился, парни на скалу отправились, а я по дороге решил, что надо будет сводить Степана или Ваню к тому местечку приметному, что я зимой заметил. Одному или с Витькой как-то боязно туда идти, а мамка только отмахнется, далеко туда. Но очень уж захотелось мне проверить, не привиделось ли мне тогда мерцание какое-то. Михалыч тогда оглянулся на скалы, да ничего не заметил, а я ведь хорошо видел, как между ними переливается зелено-розовое, будто на ветру ткань тонкая колышется, только ветра тогда не было, я еще удивился, как так получается…
Уговорил я всё-таки Степана сходить туда, только это уже перед самым их отъездом было. Закончили они станцию налаживать, заработала она, терминал, что на телефон с экранчиком похож, в избе Михалыча поставили. С нами и Ваня пошел, мы с ним подружились крепко, сколько раз с мамкой втроем ходили за травами, да грибами! Он все интересовался, как мы травы да грибы называем. А он в ответ говорил, как по науке надо называть. По латыни, говорит, все растения и животные свои названия имеют, чтобы ученые с разных стран могли друг друга понимать, когда меж собой разговаривают, или там, по Интернету общаются. Много он названий знает, но не все еще. Мамка моя не лыком шита, рассказала она ему про то, что разрыв-траву надо только ночью собирать, иначе силы в ней не будет, так Ваня потом в тетрадку свою все переписал, я сам видел. Мамка-то много еще чего знает, да только никому, кроме меня не рассказывает, это, говорит, секреты семейные, в чужих местах свои секреты есть, там и травы по-другому зовутся, и силу другую имеют. Я завсегда запоминаю, что мамка мне говорит, это ведь пригодится, да и мне самому нравится про травы, про деревья узнавать…
Подошли мы по речке к месту тому, что от деревни нашей за три часа ходьбы, с нашей стороны там распадок от реки отходит. Михалыч его Восточным зовет, зимой солнце прямо из него встает, а по распадку лоси к реке ходят. А напротив, через речку, склон как стена стоит каменная, из него и торчат черные камни, от воды метров двадцать вверх. Камни черно-сизые, будто обгоревшие торчат из серо-коричневой стены, у одного вершинка острая, другой весь округлый, а пониже третий, едва виден. Солнце над нами стоит, теней на склоне нет, а между камнями, будто дымка какая-то стоит, зелененькая. Я Степану и показываю пальцем на неё, издали-то ее и не заметишь, пока не встанешь напротив скал этих. Пока мы шли, я им про мерцание рассказал, они вроде бы и верили, но я-то заметил, что сомневаются. Да и как поверить, если я это зимой только раз и видел. Подошли мы, поставил я их напротив склона, к самой воде подвел, чтобы лучше видно было. Смотрите, говорю я им, видите?
– Вижу, – говорит Степан и щурится, – два камня черных, видно порода крепкая, да и по цвету отличается от склона. Видно, выходит здесь какая-то порода. Да чуть ниже торчит камень, такого же цвета. А больше ничего…
– А между ними, промеж камней-то видишь чего? – спрашиваю, и на Ваню смотрю. Он тоже ладонь к глазам приставил, чтобы солнце не слепило, хотя оно стоит над головой, и смотрит на камни. Таких-то камней нигде больше я не видел, и у Михалыча спрашивал, он тоже не встречал.
– Нет, – говорит Ваня, – ничего кроме камней черных не вижу. Да и чего там может быть? Разве что паутина, да только как она там держится, между ними метров пять, таких пауков здесь не должно быть…
А я смотрю, и вижу, пусть и не очень хорошо, но колышется между этими черными глыбами что-то зеленоватое, медленно так, только форму не угадаешь, как размытое пятно, к нижнему камню тоже тянется. И слегка так, едва заметно, розоватым пробивает, будто это и вправду ткань прозрачная, вроде тюли, что в интернате в спальнях вешают, но только потоньше…
Так ничего парни и не заметили, хоть я им и пытался объяснить, да только трудно это оказалось, чуть язык не сломал. Нет, говорят, не видим ничего и все. Так мне обидно стало, что я решил влезть наверх. Может это у меня с глазами что-то не то, так может, вблизи я лучше разгляжу, что же там есть такое. Ваня по речке бродил, она здесь небольшая, перепрыгнуть с разбега можно, или по валунам перебраться. Все камешки рассматривал, пока я наверх пытался забраться, да только и до половины не долезешь, крутой тут склон. Степан фотоаппарат свой достал, подальше отходил от речки, даже на склон холма поднимался, фотографировал. Запыхался я, но так и не влез на эту чертову стенку. После третьего раза Степан меня остановил, хватит, говорит, Петруха, не влезешь. Сам попробовал, но дальше моей отметки не поднялся, не за что зацепиться, говорит.