– Так что, подрядили они меня, с подводой. До скал я им все перевезу, а дальше уж они сами будут таскать, – Михалыч был очень доволен собой, что оказался таким нужным. А к кому же еще им обратиться, если в нашей Прорехе всего восемь изб, да половина-то пустыми стоят. И лошадь с подводой только у него и есть. Витькин отец в райцентре работает, домой-то редко выбирается. А у нас с мамкой одна корова да десяток курей. Есть еще старики Потаповы да бабка Авдотья, но у них кроме коровы да свиней, тоже ничего нет. Вот и получается, что окромя Михалыча и некому помогать студентам. Эх, мне бы к ним подрядиться, да только зачем я им…
Утром Витька прибег, веселый, будто и ничего с ним вчера не было. Только на руках да ногах следы остались от прута, но это для него привычно, его, почитай, через день мать дерет, то он за сестрой не смотрит, то залезет куда-нибудь… И пошли мы к студентам, смотреть, что они затеяли.
Пришли мы к палаткам, что они поставили под первыми елями у реки, рядом с Серой скалой, сели неподалеку и смотрим, как они ящики открывают, да достают оттуда всякие инструменты. На нас поглядывают, но не отвлекаются. Я для форсу и закурил, мол, не малолетка какой, почитай, парень уже взрослый…Витька сразу заныл, «дай курнуть, хоть затяг…». Ну, я и дал после третьей. Тут Степан с Иваном переглянулись, да подошли к нам. Витька им опять – «здрасьте», сигаретку в зубах держит, сам дым носом выпускает. Степан сигаретку мою отобрал, да в землю втоптал.
– Эх ты, – говорит он Витьке, – дурак малолетний. Еще раз увижу, что сигарету в рот сунешь, так накажу ремнем, что неделю сидеть не сможешь.
Я тут вскочил, хотел на него наехать, чтобы не командовал тут, а Иван ладонью в меня уперся и говорит: – Ты, Петр, человек взрослый, а глупости потакаешь. – Тут я замер, решил погодить, чего дальше будет. А он продолжает: – Поэтому сам решай, будешь ты курить или нет, но только за себя решай. А если Виктору еще раз сигарету дашь, то будешь наказан, как взрослый. Ему ведь сначала вырасти надо, а дальше он сам решит, будет он курить или нет.
Послал я их подальше, да и повернулся уходить. Обидно мне стало, что они меня так опозорили перед Витькой. А он сидит, глазами лупает, тоже мне, друг называется. Но Степан меня окликнул: – Эй, Петруха! – Я и оборачиваться не стал, только он меня в три шага догнал да за плечо ухватил. Я плечом дернул, злой я был, как черт. Щас, думаю, даст мне по шее. Тогда уж я тоже ему врежу… Ну, он руку убрал, засмеялся. Я глянул на него, он руками развел, мол не боись, бить не буду. Как будто я забоялся.
– Не злись, – говорит, – на сердитых воду возят. Если ты взрослый, так сам понимать должен, что к чему.
– А я и понимаю, – сказал я, а сам думаю, что начнет он мне лекцию читать, о вреде курения, каких я в интернате наслушался. Да только кто их слушает?
– Вот я так и подумал, – говорит Степан. – Только ведь у нас коллектив собрался из некурящих и если ты с нами пообщаться хочешь, то придется без курения обойтись. А то мы на дух табак не переносим. Хорошо?
– Ладно, – говорю, – не буду я при вас курить.
– Вот и хорошо. А лучше бы и вообще не курил. – Тут уж я только плечами пожал, мол, подумаю.
– Ну, тогда пошли обратно. – Обнял он меня за плечи и повел к палаткам. Злость у меня куда-то пропала, и на Витьку я уже не обижался, хотя не по-товарищески он себя вел. Ну, это ладно, пацан ведь еще.
Потом мы им помогали ящики у речки от дождя да от сырости брезентом закрывать, да вместе к Прорехе ходили, место выбирать для станции. Очень им приглянулась Серая скала, что по правому берегу стоит, всю облазили, даже Юлия приходила смотреть и потом сказала, что лучше места и не найдешь поблизости.
Так и пошло у нас – с утра мы к ним уходили, вечером домой шли. Мамка моя и не говорила против ничего, да и мать Витькина сказала, что рядом с ними мы без пригляда не останемся, они, мол, люди серьезные…
Студенты странные какие-то оказались, видел я зимой одних, в райцентре, так те были ничем не лучше наших старших пацанов, из интерната. Те только и умели, что к девкам приставать на улице, да меж собой ругаться. А эти другие совсем, с ними интересно.