– О том, что через неделю с небольшим среди претендентов выявится победитель, который и станет новым царем по нашим же правилам, – пасмурно проговорил Иванушка. – Но это при условии, что мы раньше не докажем, что Спиря и есть тот задранный – а, вернее, не задранный… или недозадранный?.. нет, не додранный… Короче, недоеденный пятьдесят лет назад медведем царевич.
– Ну, насчет правильности твоего предположения еще думать надо и думать… – осторожно протянула Серафима.
– Да-а… Доказательства нужны… – вздохнул Макар. – Где-юре, где-факто…
– Но где взять-то?
– А вот для этого я и предлагаю после второго испытания наведаться в Неумойную! Тамошние старожилы просто обязаны что-то знать! Вот было бы здорово, если бы они и впрямь подтвердили, что пропавший Мечеслав – на в самом деле наш Спиря! – оживленно воскликнул Иванушка.
– Или помогли отыскать настоящего царевича, сколько бы лет ему ни было, – хмуро подытожила Сенька. – Может, я, конечно, и ошибаюсь, но мне кажется, что для страны кто угодно будет лучше, чем эти стервятники…
Потрясенный, ошарашенный солдатик, начисто позабыв и про незавершенную шутку, и про поручение, и про давно спланировавший на другую сторону коридора листок, с пылающими щеками и трясущимися от волнения руками попятился до угла, где из последних сил догорал позабытый факел. Подумать?!.. Подумать?!?!?! Да чего тут думать!!! Думать тут нечего!!! Всё сходится!!!
Это же и ежу ясно: гвардеец царевича Ивана Спиридон и в самом деле настоящий царь!!! Ну и ну!.. Ну и дела!.. Это ж рассказать кому – не поверят!.. Рассказать…
Если я прямо сейчас это никому не расскажу, то точно или лопну, или взорвусь, или с ума сойду, чтоб меня верява съела! Спиридон – царь!.. Бывает же такое! Невероятно! Кому бы рассказать, кому бы рассказать, кому бы…
Жукан же, сапожник, которого попросили помочь ему, Карасичу, в карауле сейчас на воротах! Хотя, караулит он, как же, знаю я его… Дрыхнет, поди, уже во всю.
А вот сейчас-то я его и разбужу! Небось, до утра потом с выпученными глазами простоит!
А завтра матери скажу, и сеструхам, и тетке Утятишне – вот рот-то откроет! – и… и… и Галчинке. А то всё глядит на меня как на дармоеда: все мужики работают, а я, мол, только щеки надуваю да каблуками перед начальством щелкаю… Сразу зауважает, чай! И в гости, может, пригласит…
А еще можно рассказать дядьке Комарину – он нам в прошлом году взаймы репы давал, и бабке Лошаде – она с бабушкой-покойницей подружка была, и плотнику Лещаку – он забор матери помогал поправить, когда тот от урагана завалился, и…
К вечеру следующего дня о том, что гвардеец Спиридон есть ни кто иной, как чудом переживший покушение Костея царевич Мечеслав, не знал только он сам.
* * *Утром, едва первые лучи холодного солнца коснулись ржавых крыш Постола, четыре отряда охотников – разодетых по последней моде пятидесятилетней давности и вооруженных до зубов, ушей и макушек всем, что хотя бы теоретически могло нанести вред несокрушимому и легендарному кабану – собрались у городской управы, за полчаса до назначенного срока.
Возбужденно храпели кони, псы хрипло рычали на натянутых, словно нервы претендентов, сворках, охотники гарцевали на скалящих зубы почище псов скакунах, перебрасываясь отрывистыми сухими фразами…
Откуда-то издалека и слева вдруг гулко и раскатисто громыхнул то ли ранний воз, то ли запоздалый гром.
Дворяне притихли на мгновение, кони выгнули шеи, собаки потянули носами, и все с любопытством уставились туда, откуда донесся неожиданный звук.
– А я недавно… читал… – осторожно выговорил малознакомое слово барон Бугемод, – что в некоторых частях света бывает поздняя осенняя гроза… практически зимняя… Конкуренты заинтересовались и навострили уши, хоть и не подали виду.
– Аборигены Суверенных островов… или Суеверных?.. верят, что это – особо важная примета, – припоминая прочитанное два дня назад перед первым испытанием, медленно проговорил барон, наслаждаясь всеобщим вниманием и уважением. – Знамение свыше, так сказать… Считают, что оно предрекает великие события. И кто первый его услышит – может загадывать желание. И оно обязательно сбудется.
– И что, действительно сбываются? – недоверчиво прищурился граф.
– Смотря какое желание загадаешь, – тонко усмехнулся новоявленный знаток обычаев дальних стран. – Но, думаю, всем понятно, какое желание загадаю сейчас я…
– При чем тут ты, Жермон? Гром услышал первым я, – с самодовольной ухмылкой сообщил всем вокруг Дрягва. – Мне и желание загадывать.
– Почему это тебе? – неприязненно нахмурился под волчьим малахаем с пучком фазаньих перьев Карбуран. – Я первый повернул в сторону грома голову!
– А, по-моему… – раздраженный, что такая важная информация, как стопроцентное исполнение желаний прошла мимо него, начал брюзжать Брендель, но осекся.
Потому что в проеме стройной, покрытой замысловатой лепниной на общественно-политические темы арки, за квартал от томившихся в ожидании отмашки на старт охотников, медленно перебирая копытами, показалась упряжка из пары измученных белых лошадей, утомленно влекущая за собой старую облупленную карету.
А за ней, устало перебирая тяжелыми копытами – четверка гнедых тяжеловозов, запряженная в самый большой арбалет на колесах, который только можно было вообразить на трезвую голову.
– Что это?.. – передумал ворчать и вместо этого совершенно неожиданно для всех, и для себя в том числе, совершенно искренне удивился Брендель.
Жермон, окрыленный внезапно обрушившейся на него, как гром с пресловутого зимнего неба, репутацией всезнайки и завзятого книгочея, важно прищурился, разглядывая загадочное явление, продумывая веский и авторитетный ответ…
Но в этот самый момент раскидистое осадное орудие, влекомое гнедыми, зацепилось своим краем за край арки и встало намертво.
Утомленные тяжеловозы, не желая искать другого повода для отдыха, мгновенно переглянулись, не исключено, что перемигнулись, пожали могучими плечами и смиренно сдались, понурив хитрые морды.
Возница на передке лафета покачнулся, встрепенулся от полусонного ступора, спешно продрал мутные очи и оголтело защелкал в воздухе кнутом над склоненными конскими головами, звучно изрыгая страшные эпитеты. Его помощник отчего-то принял их на свой счет[40], моментально скатился с лафета, подхватил утреннюю песню шефа и, не забывая вплетать в нее новые куплеты, кинулся к самовольно занявшему оборонительную позицию орудию. Не придумав ничего иного, он принялся раскачивать тяжелую станину вправо-влево, то ли намереваясь расшатать арку, то ли надеясь, что арбалет, упрямо переживший дорогу, развалится хоть здесь, и тогда проблема устранится сама по себе.
Понаблюдав за борьбой человека с машиной еще с полминуты, возница решил, наконец, к какой из сторон присоединиться, неуклюже сполз с козел и, зябко похлопывая себя по плечам и бокам, на негнущихся ногах направился к полю боя: не вытащу, так хоть согреюсь.
Процессом извлечения/протискивания/доламывания арбалета сбежались любоваться все восемьдесят дворян, столько же коней и сорок собак.
Арка содрогалась и крошилась на головы ретивой команде штукатуркой, раствором и обломками камней[41], но не сдавалась.
Костеи – благородные и не слишком – первые полминуты упивались действом молча, но потом их прорвало. Добрые и не очень советы, пожелания и комментарии, один другого заковыристей, так и сыпались на незадачливых артиллеристов, и те не знали, продолжать ли им сражаться с непокорным орудием, или бросить всё и сбежать от стыда подальше.
Но, увлекшись нежданным развлечением, никто, кроме одного-двух[42] человек не заметил, что облезлая карета с неопознанным полустершимся животным на дверцах неспешно остановилась недалеко от них. И на серый утренний свет, не дожидаясь помощи съежившегося и, скорее всего, окоченевшего на запятках бородатого лакея, выплыла непотопляемым дредноутом неизвестная дама двухметрового роста и веса ему под стать, в потрясающей воображение и устои мировой моды широкополой шляпе из черного соболя с белыми меховыми цветами, оранжевыми меховыми же фруктами и чучелом настоящего тетерева. Тем одним, который даму заметил гарантировано, был барон Бугемод.