Под безостановочным градом язвительнейших вопросов и предположений касательно всех аспектов их рождения, жизни и умственных способностей, артиллеристы вскочили и кинулись готовить арбалет к залпу с такой скоростью, будто кабан уже несся на них сквозь кусты и подлесок.
Жюри перестало отплевываться от горячей, вяжущей рот хурмы с запахом подгоревшей вяленой рыбы и, как один, принялись заинтересованно следить за суетой вокруг осадного деревянного чудовища.
– …Крути, крути давай, на полную, не лодырничай, раздери тебя верява! – не терпящим возражений сердитым басом командовал барон расчетом.
Оба парня, пыхтя и обливаясь не по сезону потом, как заведенные вертели рукоятку лебедки, натягивающую канат-тетиву. В направляющем желобе уже покоилась, уставившись в небо, стрела – толстенный кол, обожженный для твердости с острого конца: отпускай защелку и стреляй. Арбалет, несмотря на возраст, отсутствие боевых заслуг и дальнюю дорогу находился в полной готовности к чему угодно.
Удовлетворенный проверкой Жермон облегченно выдохнул, с утомленным, но счастливым видом откусил от зажатого в кулаке расстегая половину[48] и отошел на шаг, первый раз за день со спокойной душой любуясь подаренным дальновидной бабушкой супероружием.
Хвилин, Комяк и Спиридон, еще десять минут назад ускоренно дожевавшие из своего обеда то, что было съедобно и медленно – то, что съедобно не было[49], сплоченным гуртом подошли к машине и теперь с видом ведущих экспертов оборонно-нападательной промышленности ходили вокруг, разглядывая простой надежный механизм, простукивая дубовые балки и попинывая массивные колеса.
– А что, завалит такая кабана? – степенно поинтересовался мнением приятелей Комяк и, задумчиво прищурившись, пощелкал ногтем по басовито загудевшему канату.
– По-моему, завалит, – сделав еще один круг и заглянув зачем-то под лафет, уверенно вынес вердикт Хвилин.
– А, по-моему, нет, – неожиданно прищурился, склонил голову набок и стал делать руками загадочные размашистые жесты Спиридон.
– Это почему еще?! – закашлялся, чуть не подавившись осетринным заливным барон, и с неприязнью и подозрением хмуро уставился на солдата.
– Да потому, – снисходительно пожал могучими плечами гвардеец. – Стрела у вашего баронства вот так торчит, торчмя, и стало быть, полетит она вот такочки, горкой…
Поискав глазами, где бы воплотить свои мысли во что-нибудь материальное, он повозил ногой пятьдесят шестого размера по земле, расчищая площадку соответственных габаритов, подобрал рядом палочку и принялся чертить.
– Вот, глядите. Вот это арбалет…. В замороженной пыли появилось не сравнимое ни с чем[50] изображение.
– Вот стрела на этой штукуёвине лежит. Если тетива натянута до отказа, как сейчас, и ее отпустить, то она полетит где-то вот так…
– Ну? – нетерпеливо нахмурился Жермон и раздраженно оглянулся. – И кто мне там в ухо пыхтит?
– Простите, ваше превосходительство!.. – испуганно отпрыгнул возчик, которому места в первом ряду вокруг импровизированного планшета не хватило.
– …а вот это – кабан… – бессовестно соврал Спиридон, продолжая рисовать.
На самом деле больше всего существо, возникшее на земле, походило на дыню-мутанта на четырех огурцах.
– …Наши, кто его видел, говорят, что в холке он метра три будет…
– У страха глаза велики! – отважно хмыкнул из-за спины барона Сомик, не выдержав искушения и оставив неспешно закипающий обед без присмотра.
– Я погляжу, какие у тебя, парень, глаза станут после того, как он тебе под зад пятаком наподдаст, – сурово вступился за друзей Спиря. – А сейчас я не про это вам талдычу, а про то, что ежели кабан будет стоять здесь, а стрела полетит так… то ему подпрыгнуть надо будет, чтобы под острие попасть!
– Хм… – сжал квадратный подбородок в пятерне барон. – Хм. Хм. Хм… Да кто мне там в ухо пыхтит!.. Дальше события развивались сумбурно, но энергично.
Все оставшиеся на прогалине приняли живейшее участие в регулировке арбалета, обсуждении углов, траекторий, скоростей и особенностей сопротивления материалов и диких вепрей. Барон, оруженосец, трое членов жюри, двое артиллеристов и возчик ошалело, с горящими неземным огнем рационализаторства и изобретательства очами носились от орудия к росшей не по минутам, а по секундам проплешине со схемами и, уже почти не взирая на чины и ранги, орали друг на друга:
– …так она у тебя мимо пойдет!..
– …выше, выше поднимай!..
– …кто мне пыхтит в ухо?!..
– …а ежели он бегом помчится?..
– …а коли свернет?..
– …угол положе надо, тебе говорят, дубина стоеросовая!..
– …сам стоеросовая!..
– …да кто мне там всё время в ухо пыхтит, а?!..
– …навесом, навесом надо попробовать!..
– …крути, крути ту штукуёвину, мало еще!..
– …если он отсюда, скажем, приближаться станет, то надо поправку взять…
– …ага, на ветер!..
– …нет, на дурака…
– …да какой идиот мне опять пыхтит в ухо?!.. Меня это бесит!..
Едва не стукаясь склоненными головами, люди склонились над новым чертежом в мерзлой пыли.
– … да кто там опять пыхтит в ухо?!.. Еще раз кто хоть рядом дыхнет – получит в зубы!..
– …совсем прямо нельзя – в дерево попадет!..
– …калидор искать надо, калидор!..
– …на метку выводи, вон та эту…
– …на эту?..
– …на какую, на какую?..
– …отвянь, потом покажем…
– …ага, давай, расстояние вроде подходящее…
– … в ухо не пыхти, дубина, последний раз говорю!..
– …а если натяжение ослабить?..
– …куда еще – и так прямая наводка!..
– …на метку?..
– …да на нее, на нее…
– …на какую, на какую?..
– …да отвянь, говорю…
– …а если приподнять еще?..
– …вскользь пойдет…
– …не пойдет так, пошли, нарисую, как надо!..
– …ерунда, не так надо…
– …чешуя!..
– …опять пыхтишь, болван?! Да сколько можно!.. Ох, предупреждал я, раздери тебя верява!!!..
Раздраженно, словно его оторвали от самого важно на Белом Свете занятия, Жермон сжал кулак, размахнулся и, не глядя, ударил тупоумного пыхтельщика, несмотря на все предупреждения, снова нахально расположившегося у него за левым плечом.
Кулак скользнул по чему-то мокрому и горячему, застрял вдруг, и вся рука взорвалась острой раздирающей болью.
Барон охнул и гневно обернулся, готовый рвать и метать – естественно, клочки своего зарвавшегося обидчика… И застыл.
Он обещал дать в зубы тому, кто будет у него пыхтеть под ухом – и сдержал свое обещание.
Прямо перед его носом его же руку держали, медленно сжимая, самые огромные зубы, которые он когда-либо в своей жизни видел или воображал.
И принадлежали они колоссальному бурому, с грязной тусклой свалявшейся шерстью медведю.
Мутные, полубезумные, наливающиеся кровью глаза недобро вперились сверху вниз в побелевшую, как первый снег, физиономию Жермона, смрадное дыхание облаком зловонного пара ударило в нос подобно ковшу золотаря, а над постаравшейся вдавиться в плечи буйной баронской головой многозначительно зависла громадная, размером с бревно, лохматая когтистая лапа.
– Развери… тебя… дерява… – только и смог выдавить остолбеневший барон Бугемод перед тем, как совершил деяние, настоящего охотника – ни за престолом, ни за кабаном – не достойное. Он лишился чувств[51].
Группа баллистической экспертизы, отвлеченная от тонких расчетов неожиданно накрывшим их телом барона, недовольно подняла головы, и…
– А-А-А-А-А-А-А-А-А-А-А-А-А-А-А-А-А-А-А!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!..
…бросилась врассыпную с низкого старта с такой скоростью, что медведь опешил, ошалело моргнул и, не выпуская руки Жермона из пасти, сел.
Порыв шального ветерка налетел вдруг со стороны дороги, в ноздри задремавшим было лошадям ударил запах зверя, и обуянные первобытным ужасом, кони взвыли, взвились на дыбы и рванули, что было сил.
Иноходцы барона и его оруженосца скрылись из виду почти мгновенно, побив личным примером теорию, что живое существо не может развить скорость от нуля до трехсот километров в час за две секунды.
Ездовым лошадям потребовалось на тот же самый подвиг на две секунды больше – постромки, всё-таки, были новые, из моченой бегемотовой кожи.