Уже не соображая, что – «да», и что – «нет», и зачем ему нужно срочно вперед и никуда больше, Иванушка стиснул зубы, уцепился провалившимися сквозь наст пальцами за неожиданно нащупанный под наметенным сугробом порог, и кинулся с головой в разверзшуюся перед ним сияющую первым солнечным лучом пропасть…
Лукоморец проснулся, потянулся, сладко зевнул, открыл глаза, и зевок его застыл на половине: над головой его, беззаботно подчеркивая полное отсутствие потолка, а также стен, окон и прочих архитектурных предрассудков, светило солнце. А вокруг однообразным чумазым пейзажем раскинулось пепелище, пронзаемое одинокими остовами чумазых печей.
– Ну, ничего себе, протопил печку… – потрясенно выдавил ошеломленный Иванушка, обводя жалобно расширившимися очами обугленный ландшафт. – Как же это я так?.. Что же это я так, а?.. Что ж теперь делать-то?.. Ой, я же не хотел… Я же нечаянно… А люди?..
И тут воспоминания о событиях прошлого вечера – и прошлого дня – вспыхнули и взорвались в памяти как вулкан в ночи. Огонь!.. Голоса!.. Смрад, заполняющий мир!.. Сенька!.. Сенька?.. Где… Сенька в безопасности. Должно быть. Ведь мне это всё приснилось?.. А пожарище?
И если эти… голоса… не пускали меня и хотели усыпить, то как я спасся? И зачем это им было нужно? И где весь тот снег, который намело за вчера? Растаял? Так сколько ж это я проспал?!.. А эти… голоса?.. Где они?
Иванушка отбросил рассуждения, сосредоточился и напряженно, не без дурных и болезненных предчувствий, прислушался к своим ощущениям: чувство необъяснимого панического ужаса, испытанное им вчера, так быстро не забывалось. Но нет.
Кроме чувства голода и изумления, других чувств у него на текущий момент не наблюдалось. Или?.. Что-то еще?.. Спокойствие?.. Умиротворенность?.. Безмятежность?.. Это после вчерашнего-то?!
Да как ей… ему… им… всем… не стыдно! Как обманчиво, оказывается, бывает первое впечатление! Странно это всё и непонятно… Нечисто, даже можно сказать. Находку бы сюда – она бы живо сообразила, что к чему. А я…
Всё еще не понимая, что произошло с ним, с домом и со всей деревней за ночь[68], царевич поднялся, отряхиваясь от пепла, пожал плечами, нашел удивленным взором в нескольких шагах от места своей ночевки волглый полушубок и ощетинившуюся слипшейся шерстью шапку. Чуть поодаль, завалившись под обгорелое бревно и почти неразличимый на фоне золы, лежал в черных ножнах черный меч.
Так и не в силах пока отыскать хоть какой-нибудь край, с которого можно было бы начать обдумывать происшедшее, Иван озадаченно покачал головой и с застывшим выражением хронического недоумения на лице принялся одеваться: несмотря на Находкин амулет и неожиданное солнышко месяц всё же был далеко не май.
Подпоясавшись, он нагнулся поднять оружие и вдруг заметил, что рядом с рукоятью, под головешкой и слоем гари что-то тускло блеснуло. Ноги?.. И руки?.. Или лапы?..
Иванушка протер о штаны замысловато изогнутый кусок желтого металла сантиметров в десять и всмотрелся, поворачивая его то так, то эдак. Всё-таки лапы. Верхние и нижние. И туловище. А в верхних – палочка… и молоток?..
В памяти моментально всплыл кусок золотой фигурки медведя, найденный Сенькой как-то раз в пещере, и герб в заброшенном доме, куда они залезли в день оглашения условий состязания претендентов. Резец и кайло.
Символы единения южной и северной части страны Костей – в лапах другого символа.
Сердце Иванушки взволновано забилось при этой мысли, а возможные последствия сей находки накинулись на него, как бездомный рой на чужие сени.
Если это – и вправду вторая половина царского герба с груди Мечеслава, то означать это могло только одно: он тут был! Его перенес сюда Костей, и спрятал, чтобы в Постоле не узнали, что брат царя жив! И потом узурпатор, или сам Мечеслав обронил оставшуюся часть… А если еще принять во внимание необыкновенное сходство Спири с портретом… или портрета со Спирей?.. короче, и то, и другое, равно как и эта фигурка, обнаруженная именно здесь, подтверждают Спирино законное право на престол!.. Или не подтверждают? Или подтверждают, но не очень? Или… или… Нет. Такие размышления лучше идут в компании друзей.
Одна голова – хорошо, да дура, или как там любил говаривать низложенный монарх Вондерланда? Значит, надо попробовать найти дорогу домой.
Но прежде – осмотреть всё вокруг: глядишь, еще что-нибудь полезное или интересное обнаружится.
К некоторому Иванову разочарованию ничего полезного и, тем более, интересного в сгоревшей деревне больше не нашлось.
Головешки, почерневшие камни фундаментов и кирпичи обрушившихся труб, клочья бурой шерсти, зацепившиеся за поваленный обгорелый забор, обломки, осколки и черепки неизвестного происхождения… Деревня не спешила расставаться со своими секретами.
Философски решив, что и одного секрета с него на сегодня достаточно, и жадничать нехорошо, Иванушка спрятал полмедведя в карман, задрал голову так, что шапка едва снова не отправилась в золу, уставился на солнце и принялся проверять географию логикой. Жулан сказал, что Неумойная расположена к северу от Постола. Значит, Постол расположен к югу от Неумойной. Солнце встает на востоке. Если сейчас утро, то восток – там, а Постол… Постол… Постол – там. Так. А если день?.. Если сейчас день, то солнце должно быть высоко. А оно сейчас высоко, или будет еще выше?
Ладно, предположим, что сейчас день. Тогда всё получается еще проще. Солнце тут, Неумойная тут, Постол – в той стороне. А… если вечер?.. Хотя, я бы до вечера вряд ли проспал бы… Или проспал бы? И еще вопрос: а это точно Неумойная?..
И говорил ли Жулан про эту деревню, или про настоящую Неумойную, в случае, если это – не она?.. Кхм…
Придя таким образом к неутешительному выводу, что теперь потерялась не одна деревня, а целых две, плюс столица, а заодно и он сам, царевич поступил просто: поднял воротник, затянул потуже пояс, лишая права голоса недовольно напомнивший о себе желудок и двинулся, куда глаза глядят.
Неизвестно, сколько бы проблуждал царевич по лесу в поисках Постола, настоящей Неумойной или, на худой конец, просто востока, встав правым боком к которому можно было бы определить и все остальные части света, но поисково-спасательная экспедиция в составе Серафимы, Макара, Фомы и Сойкана нашла его первой.
Вернее, если быть совсем точным, первым нашел его Сойканов пес Рык, впервые в своей охотничьей собачьей жизни выступающий в роли какого-нибудь избалованного потерявшимися туристами заграничного сенбернара.
С утра пораньше его разбудили, не покормив, как всегда перед охотой, сунули под нос кучу человеческих сменных шкур и, когда он нанюхался их до одури, сказали знакомое слово «искать».
Недолго подумав, Рык пришел к единственно логичному выводу: сегодня у них вечером в меню будет не заяц, не тетерев, и не кабан, а носитель этого запаха.
Подивившись странному выбору хозяина и его соплеменников, пес махнул хвостом, потому что не мог пожать плечами, сказал «гав», что означало «ну, раз вам так этого хочется, то, так и быть, отыщу, но есть будете его сами», и бодро затрусил вперед.
Дичь в этот раз попалась неуловимая: пришлось побегать целый день, носом то по ветру, то в землю, то к старым головешкам, то от них – мало ни одной собаке не покажется, устал, как бобик, но с Рыком не сравниться ни одному толстомордому сенбернару, это и ежу понятно.
Добыча нашлась под развесистым кустом шиповника, когда солнце уже клонилось к закату. Она сосредоточенно объедала переспелые ягоды с голых колючих веток и не заметила его приближение. Тут Рык задумался. Если бы это была белка, он бы загнал ее на дерево. Если бы заяц – погнал бы с лаем на хозяина.
Если б медведь – тьфу, тьфу, тьфу три раза через левое плечо! – то зашел бы с тылу, пока хозяин разбирался бы с передней частью. На кого больше похож этот? Применив метод исключения, пес остановился на медведе.
Хотя, стоило ему зарычать и клацнуть зубами у него за спиной, на дерево он взлетел не хуже белки.
А уж оттуда свалился прямо ему на шею и, презрев все правила поведения приличной добычи, принялся обнимать его и тискать, восторженно приговаривая «как я рад тебя видеть».
Кусаться при таком безудержном проявлении самой искренней симпатии показалось бестактным даже старому охотнику Рыку, и он попробовал сначала просто уворачиваться, а когда не вышло – заскулил жалобно, надеясь, что неуемная добыча намек поймет, отвяжется и поведет себя более предсказуемо.