Так ли ему необходимо прямо сейчас оказаться в тесной квартирке на улице того самого Ульянова? Вон там незнакомые, но явно дружелюбного вида ребята грузятся в машину. Может, они подбросят его до города? Ребята попутчику обрадовались, но заявили, что до самого Онейска не доедут, ибо не сумели снять жилье и квартировать станут в пригороде. Что не беда, ведь там проходит железная дорога, и «симпатичный, к сожалению, женатый журналист» запросто сумеет преодолеть остаток пути за неполный час на электричке.
В машине было тесно, по-студенчески бестолково и беспечно. Гуров решил назваться журналистом, здраво рассудив, что полковнику УГРО эти общительные парни и девушки будут рады гораздо меньше. За окнами занимался медово-розовый рассвет. Они пили горячий кофе, разлитый из термоса, и смеялись над кошкой Лялей, которая, не находя себе места, ходила по салону, мяукала и смотрела на общее веселье с осуждением.
Попрощавшись с Леной, Катей, Виталей, Антоном и Маратом и чувствуя себя несколько оглушенным от переизбытка неформального общения и информации — бесполезной, но приятной, — Гуров пересел в электричку. Когда он в последний раз, никуда особо не торопясь, ехал в ней? Возможно, никогда.
Оказалось, что вдали от столичной сутолоки и спешки еще бывают они — полупустые вагоны с лакированными деревянными скамьями, на которых танцует солнечный свет вперемежку со стремительными тенями проносящихся мимо столбов электропередачи. И ездят в них еще ничем не раздраженные улыбчивые бабушки в косынках с клетчатыми сумками на колесиках и дедушки в очках с толстыми линзами — с каждым из них можно неспешно побеседовать, появись такое желание.
Гуров оплатил проезд и полакомился чебуреком, которым его угостили бесплатно. Молодежи в вагоне, как и на самой остановке, почти не было, но бунтарский дух лета и свободы плотно обосновался и здесь. Полковник не усидел. Прошелся по поезду от головы до хвоста: на скамьях и стенах, перекрывая обычные для публичных мест надписи, в изобилии присутствовали рисунки, выполненные на недурном уровне. Их основным мотивом служили ангельские крылья, звенья разорванных цепей и в целом торжество добра над злом.
Судя по автографам авторов, росписи сии появились не раньше, чем в начале этого месяца. В признаниях с большим отрывом доминировало незнакомое славянскому уху имя Аджей. Любили его, судя по всему, в равной степени поклонники обоих полов — возвышенно, благоговейно, платонически. В одном из тамбуров Гуров обнаружил настоящий иконостас. Он счел бы, что на дверях, потолке и стенах, перекрывая окна, изображен кумир девичьих грез, единый в трех лицах, если бы не запомнил эти же черты на других менее впечатляющих поверхностях.
И правда: одинокий, явно всеми брошенный подросток — агрессивный рок-идол в стиле «Героиновый шик» — и отринувший скверну, умиротворенно улыбающийся молодой мужчина, в чьи раскрытые объятия должны были заходить пассажиры, на поверку оказался одним и тем же человеком. Гуров даже сделал несколько снимков на камеру телефона, больше для того, чтобы показать Марии, чем себе на память. Выкинуть из головы столь яркий образ было непросто. Аджей — а это был, судя по всему, он — обладал ангельски правильными чертами лица, широкой немного хищной улыбкой, прозрачными глазами и темными бровями, вступающими в решительный контраст с копной белоснежных волос.
В тамбур вошел и остановился лицом к окну, не затронутому народной любовью к неизвестному блондину, парень в жилете с нашивками кондуктора. Гуров обратился к нему:
— Здравствуйте. Извините, пожалуйста, я только сегодня приехал и не знаю местных традиций. Этот парень, который везде здесь нарисован, он кто? Сын мэра? Он что-то для города сделал особенное? За что такое поклонение?
Кондуктор с прозаическим именем Алексей, если верить бейджу на груди, скучающе покосился через плечо на роспись и ответил:
— Этот-то? Да он никто. Просто родился здесь, в Онейске. И не традиция это вовсе. Если этот бардак станет традицией, я уволюсь. Картинки эти мы смоем и закрасим, как только закончится туристический сезон. Это сейчас они… Настроение людям создают. Наверное.
Парень хмыкнул, покачал головой, неодобрительно окинув взглядом настенную живопись, и повернулся к дверям, из которых пришел. Гуров, помня о том, что сейчас он журналист в отпуске, а не полковник на задании, настаивать на продолжении разговора не стал, направившись в свой вагон. Когда тяжелые створки почти сомкнулись, до него снова долетел голос Алексея: