Боясь упустить миг, Кира сбегала за альбомом, торопливо, карандашом принялась набрасывать эскиз за эскизом, списывать с улицы нужные детали, которые потом войдут в картину. Она не заметила, как подошел возвратившийся с реки Петр, как постоял за спиной, глядя на ее работу, хмыкнул и ушел в дом. Как завел свою «инвалидку» и уехал дядя Гоша…
Когда совсем стемнело и с реки вверх по улице пополз холод, Кира вернулась в комнату, быстро разделась и легла в постель. Она сильно устала, но сон не шел. В воображении возникали все новые и новые элементы картины: то железная труба с вмятиной от удара камнем, то цвет дыма, то затейливый изгиб дороги. Она вскакивала, зажигала свет и торопливо, по памяти, делала зарисовки. Ее отвлекал, нервировал шум за стеной: из комнаты хозяев доносились бубнящие звуки ссоры.
Утром во дворе ей встретилась Ольга — с одутловато-опухшим лицом, растрепанная, злая. Кира поздоровалась, как всегда, приветливо и весело, Ольга буркнула что-то и, дернув плечом, быстро прошла мимо.
Всю неделю в доме было напряженно тихо. Ольга, как обычно, готовила обеды, молча кормила Петра, молча мыла посуду, молча возилась с детьми. Петр после обеда брал книжку и уходил на берег Ангары, возращалвся поздно и сразу заваливался спать. Воду и дрова он таскал по утрам. Даже внезапная болезнь дяди Гоши не помирила их. У дяди Гоши обострилась язва желудка, его поместили в городскую больницу, предложили оперироваться, но он боялся, надеялся, что все пройдет само собой. Ольге добавилось забот: собирать дяде Гоше передачи — Петр носил их после работы.
Кира сдавала экзамены. Вера Алексеевна, приехавшая на время сессии, в первый же день, у плиты, затеяла разговор с Ольгой относительно комнаты: «У вас тут так хорошо, Кирочке так нравится, мне хотелось бы, чтобы она и дальше оставалась у вас. Как вы к этому относитесь?» Ольга, насупившись, молчала. Вера Алексеевна, женщина настойчивая, спросила напрямик: «Это как понимать? Отказ?» Ольга протирала посудные полки, с грохотом двигала кастрюли, миски, чашки и вдруг остановилась с тряпкой в руках: «Со мной-то че говорить? Я тут сама квартирантка, домработница. — Прижимая тряпку к груди, она опустилась на скамью у стены. — Я бы сама ушла куда глаза глядят. Ох, тошно мне тут!»
Она выпустила тряпку, закрыла лицо руками и расплакалась.
Вера Алексеевна, знавшая от Киры о размолвке, обняла Ольгу за плечи: «Ну, ну, Олечка, успокойтесь. Никуда вы не уйдете, все образуется. Петр неплохой человек, добрый». — «Не любит он меня и детей не любит». — «Это бывает, такой момент, когда муж, как бы вам сказать, охладевает, что ли. Будьте внимательны к нему, ласковы, и все пройдет. Поверьте моему опыту». Ольга тряслась в тихих рыданиях: «Тошно мне с ним, ох, тошно. Что де-е-ла-а-ать?» Вера Алексеевна развела руками, дескать, тут уж она бессильна.
Вечером Вера Алексеевна улучила минутку и, когда Петр, взяв книгу, собрался на Ангару, как бы невзначай встретилась ему во дворе. Он уныло выслушал ее просьбу насчет комнаты и вяло махнул рукой:
— Какой я хозяин? Пусть живет, если хочет. Не отказываем.
Вера Алексеевна протянула деньги за два летних месяца, чтобы никому не сдавали.
— Не надо, — сказал он, отводя ее руку. — Все равно будет пустовать.
— Ну как же, как же, возьмите, прошу вас, — заторопилась смущенная Вера Алексеевна, пытаясь сунуть ему деньги. — Для гарантии, чтобы не сомневались.
Он пятился, прятал руки, краснея и бормоча что-то, и вдруг, топнув ногой, твердо сказал:
— Не возьму. Кира нам как своя, а вы — деньги.
Вера Алексеевна опешила. Он круто повернулся и ушел, невысокий, с мешковатой спиной и короткими ногами, в клетчатой рубахе и серых мятых брюках без ремня, с горящими ушами и стриженым затылком. Вера Алексеевна была обескуражена, она решила как-нибудь позднее еще раз поговорить с хозяевами. В крайнем случае на эти же деньги купить им какой-нибудь подарок.
В конце июня Кира закончила сессию — на круглые пятерки. Ее натюрморт — чайник, стакан с чаем и настольная лампа — был вывешен как один из лучших.
На радостях, по случаю окончания первого курса Вера Алексеевна устроила обед, пригласила Петра и Ольгу. (Дядя Гоша все еще лежал в больнице.)
Ольга нарядилась в оранжевую кофту, серую плиссированную юбку, напудрилась, надушилась, нацепила брошь из янтаря. Петр надел белую рубаху и полосатый галстук — огромным узлом — подарок к дню рождения. Оба чувствовали себя неловко, скованно, смущенно хмыкали и старались не глядеть друг на друга.