— Офигенски, деда! — закивал я.
— Быстрее бы! — вскричала Париж, мигом осмыслив грядущие перспективы.
Определённо же, возьмётся за старое.
— Сегодня, кстати, митинг в поддержку реформы, — сообщил дедуля. — Давайте сходим?
Отец покачал головой:
— Не думаю, что это хорошая идея. На митингах всегда что-то случается: потасовки там, стычки всякие, хулиганство. Вдруг ещё разгонять начнут? Небезопасно это.
— Тогда мы сами, а ты, Виктор, дома сиди, — презрительно фыркнула Париж.
— Вам без сопровождения нельзя, забыла, что ли? — подала голос мама.
— Спасибо, что напомнила, — помрачнела тётя. — Если подумать, нам вообще ничего нельзя: лежи себе в гробу и помалкивай без статуса и гражданских прав. Разве это справедливо?
И мёртвые стали спорить с живыми.
«А ведь правда, — мысленно согласился я, — они никто. Условно мёртвые, условно живые. Всё их имущество отошло родственникам, за вычетом суммы на захоронение. Беззаконие какое-то».
Оживлённую дискуссию прервал долгий звонок в дверь.
— Кто это? — встрепенулась мама.
Действительно, мы никого больше не ждали, но я побежал открывать.
На пороге стоял странный субъект. Если наши мертвецы выглядели пристойно, то этот был настоящим бомжом. Видок у него был такой, будто он долго лежал в могиле, подтопленной грунтовыми водами, отчего одежда пропиталась грязью и превратилась в лохмотья, да и запах незнакомец имел соответствующий.
— Вы, собственно, кем будете? — поинтересовался я, ощущая, что за спиной в одно мгновение столпилась вся родня.
После долгих разбирательств выяснилось, что это таки наш родственник, хоть и седьмая вода на киселе — бывший муж маминой троюродной сестры Агаты, которая повторно вышла замуж и улетела жить за океан, так что теперь мы оказались единственной роднёй, проживающей в пределах, доступных для посещения. Назвался он Зигмундом.
В общем, по правилам, мы не могли отказать ему в приглашении, но приглашать его никто не хотел, и эта дилемма вызвала новые споры.
— Надобно его вымыть и переодеть, — наконец решил отец. — Но кто этим займётся?
— Сам помоюсь, — заявил Зигмунд, — покажите где.
После протяжных маминых вздохов отец повёл незваного гостя в ванную, а мама таки отправилась за чистой одеждой.
Пока он мылся, мы сидели тихо; дед продолжал смотреть телевизор.
Помывшись и переодевшись, Зигмунд оказался вполне ничего, хотя у него не было уха и примерно трети скальпа. Судя по всему, он лишился их уже в загробной жизни (возможно, из-за проблем на кладбище).
Париж предложила скрыть недостаток шляпой, и папа принёс из кладовки старый дедов «поркпай». После вынужденного камуфляжа незваный гость присел в уголочке, отчаянно стараясь быть незаметным, но его присутствие сильно напрягало.
— А давайте пойдём на прогулку, — неожиданно предложила мама.
— Куда? — спросил отец.
— В ТРЦ, например. Так многие семьи делают.
— Прекрасно! — одобрила Париж, предвкушая выход в люди.
Ей-то что, она выглядит как живая. Может, парня ещё подцепит.
— С удовольствием, — согласилась бабуля и вдруг вспомнила: — Где мой Адик?
Адольф — это бабушкин пудель, премерзкая зверюга, хорошо, что издохла, а нанороботы животным не положены.
— Увы, он умер, — сочувственно вздохнула мама, — но мы сделали из него чучело. Принести?
— Изволь, дорогая, — попросила бабуля.
Пудель тоже хранился в кладовке, в специальном футляре, потому что никто ни при каком раскладе не поставил бы его в квартире.
Когда Адика распаковали, бабуля нежно прижала его к груди, и алебастровые пальцы вонзились в грязно-белые кудри.
«Окей, — подумал я, — если спросит, кем я собираюсь стать, скажу, что таксидермистом».
Кажется, идея семейного променада пришлась всем по душе, но решающее слово было, конечно, за отцом.
— Ладно, — наконец сдался он. — Только без выходок, ясно?
Я побежал к себе.
— Ты куда? — спросила вдогонку мама.
— Переодеться.
— Не задерживайся!
— Хорошо, мамуль, — крикнул я, закрывая дверь.
В комнате было прибрано. Я не любил, когда мама убирает мои вещи, после я ничего не мог найти. И почему ей не сидится спокойно, когда я куда-нибудь ухожу?
В итоге я нарыл в шкафу рваные черные джинсы и толстовку с готичным принтом — почти хеллоуиновский прикид получился. Погляделся в зеркало: видок, конечно, не очень, в смысле уж больно помятый я после вчерашнего, но сегодня этого никто не заметит.