— Двадцать семь, — сказал он наконец. — Ватикан: двадцать, Лувр: двадцать, Прадо: двадцать, Метрополитен-музей: шестнадцать тридцать… — Ироудек подошел к ней. — Значит, вы утверждаете, что двадцать седьмого в восемь часов вечера будут совершены кражи в Риме, Париже и Мадриде, а в половине пятого — в Нью-Йорке. — Он постучал себе по лбу.
— А может, все-таки стоит попробовать, — настаивала Сандра, сама не отдавая себе отчет, почему, собственно, она продолжает ломать комедию.
— Двадцать седьмое — это послезавтра. Мне следует поднять на ноги Интерпол? — Шеф делал вид, будто принимает ее слова всерьез.
— Хотя бы поставить музеи в известность, — умоляюще произнесла Сандра.
— Вы что, сошли с ума? Еще обвинят нас в соучастии! Хотя все это чепуха. Как вам такое могло прийти в голову? — Он махнул рукой. — Вам остается только попросить у меня разрешение на отпуск и самой отправиться туда. Вы и так две недели без еды и сна, только и знаете, что порхать по музеям. До чего себя довели! Неудивительно, что у вас мозги стали набекрень.
— А если их все же украдут, — сказала Сандра чуть не плача. — Эль Греко, его картин так мало… «Вид Толедо» в Нью-Йорке, «Распятие» в Париже, «Воскресение» в Мадриде… — Она в растерянности замолчала. — Мне кажется, что исчезнет именно Эль Греко.
— Послушайте, — настойчиво предложил Ироудек. — Ступайте-ка домой, я все здесь приберу. А утром… утром пойдите к врачу.
Сандра ушла.
Блуждая по улицам, она вдруг заметила здание почты. «Надо телеграфировать в музеи, — вертелось у нее в голове. — Ироудек ничего не сделает, я должна сама…»
Она заставила себя перейти на противоположную сторону улицы и, не оглядываясь, направилась прямо к почте. В голове настойчиво билась мысль: «А не лучше ли обратиться к врачу?»
Нельзя сказать, чтобы подобное состояние было неприятным. Скорее, немного странным. Больше всего ее удручал тот факт, что она бессильна понять, откуда в ее голове появляются такие навязчивые идеи. Но одно она знала точно: она должна сберечь картины.
Двадцать седьмого…
«Откуда мне это известно? Как я поняла, находясь во Флоренции, что мне необходимо снова взглянуть на Боттичелли прежде, чем картина исчезнет? Откуда узнала, что полотну Караваджо «Маленький больной вакх» недолго находиться в музее? Но тогда у меня не возникало желания воспрепятствовать исчезновению шедевров живописи. Почему же теперь я активно стараюсь вмешаться?»
Придя домой, Сандра приняла транквилизатор, но он не подействовал. И вторая таблетка не сняла настойчивого, поистине болезненного желания поднять телефонную трубку и сообщить пражской полиции о предстоящей краже.
На всякий случай она сунула под мышку термометр: 36,2° С. Головная боль. Навязчивое желание обратиться в полицию с требованием спасти картины, не допустить их исчезновения, иначе в ближайшее время в музеях не останется ничего ценного! И не только в музеях. У Михала, например, пропала его прелестная «Композиция»…
Перед поликлиникой Сандра остановилась — она ведь не записана заранее на прием. И с радостью ухватилась за эту мысль. «Но почему именно к психиатру? Единственное, что меня беспокоит, — то, что я знаю больше других. Разве это болезнь?» Но, несмотря на сомнения, она все же заставила себя войти в здание поликлиники.
Приемная подействовала на нее отрезвляюще: унылая обстановка, молчаливые пациенты. Из кабинета врача вышла медсестра, посетители поднялись, подали ей талончики. Сандра смущенно переминалась с ноги на ногу.
— Вы записаны?
— Нет. — Сандра резко повернулась к двери, намереваясь побыстрее уйти.
— Как ваша фамилия?
Вопрос медсестры заставил ее остановиться, в голосе женщины слышались повелительные нотки. Скрыться некуда, что ответить?
— У пана доктора сегодня всего несколько диспансерных больных, он вас примет, — сказала медсестра, указав на стул.
Сандра села ближе к выходу. «Еще можно уйти, — снова пришло ей в голову. — Чего я здесь жду?» И она словно услышала чей-то приказ: «Встань, открой дверь, выйди в коридор, никто тебе не помешает». Это был ее собственный внутренний голос, но она уверена, что кто-то придумал за нее эту фразу. Ведь она сама не додумалась бы до такой мысли, фраза кем-то придумана. Но кем?..
Она явно ощущала присутствие чужого мышления: «Ты в здравом уме, ты и сама знаешь, что врач тебе не нужен. Ты совершенно здорова». «Да, я это знаю». Она вздохнула. Только когда человек старается доказать, что он здоров, это и есть доказательство его болезни.
«Но ты должна сохранить картины!»