Личная охрана по какой-то причине замешкалась, когда хозяин покидал игорное заведение, и не среагировала, когда к Зейнабову подбежали убийцы и разрядили пистолеты в упор. Действовали они нагло, без масок. Отстрелявшись, прыгнули в стоявший на обочине «Форд» синего цвета без номерных знаков и скрылись.
Объявленный по «горячим следам» план «перехвата» положительного результата не принес.
Неделю работа с агентурой не давала реальных результатов. Разве что по городу расползались слухи: Султана убили конкуренты, и в скором времени намечается крупная разборка меж бандитскими кланами.
Оперативники сумели вскоре задержать одного из стрелков. Им оказался нигде не работающий Максимов Олег Петрович, 1974 года рождения, активный член ленинской преступной группировки.
Максимова опознают свидетели. Он выдает тайник с оружием, но клянется, что работал в одиночку. Однако, баллистики доказывают: извлеченные из головы убитого пули выпущены из другого пистолета.
Спустя время, на пульт оператору «02» поступает анонимный звонок, и с чердака «стоквартирного» дома по ул. Свердлова, неподалеку от места преступления, изымается пистолет «ТТ», чей калибр идентичен калибру извлеченных пуль. На рукоятке и ствольной раме сохранились четкие отпечатки пальцев.
По ним и вышли на Михаила Козырева. Оперативная группа немедленно выехала на задержание, но Козырева дома не оказалось, а мать его пояснила: сын несколько дней как пропал.
На квартире оставили засаду, но Козырев так и не появился, и ее спустя месяц пришлось снять в виду полной не перспективности.
Беглеца выставили в Федеральный розыск, и до сегодняшнего дня безрезультатно.
Что касается задержанного Максимова, ему не резон выдавать подельника. Убийство и так сопряжено с отягчающими обстоятельствами. Вину берет на себя. Неделю назад был осужден областным судом и приговорен к восьми годам лишения свободы с отбыванием наказания в колонии строгого режима.
В настоящий момент находится в следственном изоляторе, ожидая этапа…
— Могу я на вечер забрать дело, под честное слово? — попросил Сажин милицейского генерала. — И, если не откажете, есть еще просьба. Есть смысл встретиться в СИЗО с Максимовым. Я в вашем городе человек новый, расположения не знаю… Хмуров размышлял недолго.
— Берите… под честное слово, — он дотянулся до пульта селектора. — Надежда Сергеевна, соедините меня с начальником следственного изолятора.
Динамик ответил долгими гудками, потом на противоположном конце провода подняли трубку.
— Синицын? — уточнил генерал, точно кто-то другой мог находиться в кабинете начальника режимного объекта и отвечать по телефону. — Узнал?.. Минут через сорок к тебе подъедет человек. Полковник ФСБ. Да… не перебивай. Предоставишь ему для допроса осужденного Максимова. Выдели сносные условия для работы. Уяснил? Действуй…
— А вам, Евгений Александрович, на сегодня дам дежурную машину. Не пешком же ходить, не зная города. Завтра с утра меня не будет, дело оставите в приемной секретарю. Приятно было познакомиться.
Откланявшись, полковник прихватил с собой папку и, покинув кабинет, посмотрел на часы. Шестнадцать ноль — ноль. День у него еще впереди…
12
Новосибирск. 1 мая 14 ч. 45 мин.
Уазик затормозил на досмотровой площадке, и позади прокатились на роликах окутанные колючей проволокой ворота.
Пройдя в административное здание, Сажин объяснил дежурному причину своего визита.
Созвонившись с начальством, дежурный получил инструкции и отправил с полковником сопровождающего — рыжего сержанта в наглухо застегнутом кителе и насаженой на волосатые уши фуражке, лениво поигрывавшего резиновой дубинкой.
Длинным коридором, вдоль которого тянулись двери камер, они прошли до зарешеченного тамбура и ждали, пока контролер, громыхая ключом на кольце-связке, отпирал замок.
Они поднялись выше; встревоженное эхо металось между решетчатых межэтажных перекрытий и билось о стальные прутья на окнах, вырываясь на волю — подальше от мрачных стен, ограждений и охранных вышек с маячившими автоматчиками.
Комната допросов выглядела как обычная камера. Стены с колючим набрызгом; свет просачивался сквозь решетку крохотного — под самым потолком — окна, и белым квадратом лежал на досчатом полу.
У окна пошарпанный письменный стол с непременными тюремными атрибутами: настольной лампой, стеклянным графином, наполовину заполненном водой и кнопкой тревожной сигнализации под столешницей.
Ближе к дверям стоял вмурованный в пол табурет. Далее, встроенная в стену железная клетка для особо нервного и не внушающего доверия контингента.
Солнце опускалось к горизонту, дневной свет скудел.
Сажин включил лампу, и, выжидая, пока выводной доставит осужденного Максимова, углубился в чтение уголовного дела.
Он рассматривал фотографии, запечатлевшие распростертое, плавающее в луже натекающей крови, мертвое тело; листал протоколы допросов, заинтересовавшись лишь одним, где молодая женщина, случайно ставшая свидетелем убийства, подробно описывала приметы киллеров… Не испугалась суда и следствия, возможных угроз, хотя даже мужики, фигурировавшие в деле, трусливо поджимали хвост и уходили в тень, боясь давать показания.
… С железным лязгом отворилась громоздкая дверь. На пороге возник бритоголовый мрачный мужчина с отрешенным взглядом человека, чье будущее печально предопределено. Ближайшие годы придется провести в отрыве от цивилизованного мира, под конвоем и захлебывающимся лаем рвущихся с привязи овчарок, смирившись с неписаными законами, которые ломают и не ему чета.
Покатые плечи его безвольно обвисли, а серый, выцветший свитер только усиливает чувство обреченности. Спортивные брюки пузырятся на коленях. На ногах вывалили матерчатые языки кроссовки, хлябающие при ходьбе: носить шнурки в СИЗО не положено.
Выводной впустил осужденного в клетку, запер замок и предупредил Сажина:
— Я буду в коридоре. Когда закончите, нажмите кнопку.
Входная дверь затворилась.
Максимов понуро стоял, уставившись в пол, словно крашенные половицы могли ответить: кому он еще понадобился, ведь суд позади, и допросы тоже…
— Осужденный Максимов Олег Петрович, десятого августа тысяча девятьсот семьдесят четвертого года рождения. Статья сто пятая, часть вторая, пункт «е». Приговорен к восьми годам лишения свободы. Начало срока 23 апреля 2000, окончание 22 апреля 2008 года.
— Можете сесть. — Холодно разрешил Сажин. — Меня вы не знаете. Я не следователь и не адвокат, так что не питайте на этот счет никаких иллюзий. Я — полковник ФСБ, и разговор с вами, Олег Петрович, пойдет не о вашем деле и ваших местных разборках, что меня меньше всего касается. Разговор поведем о вашем приятеле Михаиле Козыреве. Вы готовы отвечать на вопросы?
Максимов, ссутулившись, по-прежнему не отрывал глаз от пола. Он не шевелился, и, казалось, даже не дышал.
— Олег! Я приехал за две тысячи километров и потратил уйму времени не за тем, чтобы созерцать твое унылое обличье и играть в молчанку. Обманывать не буду. Помогая следствию, ты вряд ли облегчишь свое положение. Суд уже прошел. Но я могу послать соответствующие документы в администрацию колонии, где будешь наказание отбывать. Возможно, это как-то скрасит твое время пребывания, а может и освободиться по УДО.
— Ага! — озлобленно отозвался из клетки Максимов. — То я впервой у хозяина… УДО мне светит, как шахтеру солнце в штольне… Я уже не раз говорил: никакого Козырева знать не знаю. Убийство совершил сам, осужден. С вами мне не о чем разговаривать. Прошу отправить меня в камеру.
Сажин с неподдельным интересом смотрел на нервничавшего Максимова.
— Вот ты какой, осужденный Максимов! Сам эталон воровской чести и гордости. И друзей не сдаешь! Похвально. Только, юноша, ты забываешься. Я не милицейский следователь, перед которым можно пальцы гнуть: буду говорить, не буду. Я старший опер ФСБ! И, если интересуюсь твоим дружком, значит не из праздного любопытства… Сажин поднялся и, заложив руки за спину, прошелся по комнате.