Ноги солдата подогнулись. Так и не успев увидеть своего убийцы, он повалился на гравий, судорожно дернулся и затих.
Козырев склонился над убитым, обтер нож о рукав бушлата и с ухмылкой взглянул на Журавлева.
Семен кошкой вскарабкался на броню. Казбек с Яном, подхватив обмякшее тело, оттащили в зеленые кусты терновника.
Задорин спрыгнул в люк водителя, нащупал ногой педаль газа и выжал стартер. Двигатель затарахтел с пол-оборота…
Рыкнув, бронетранспортер выбросил в инжекторы вонючий дым, дернулся с места и, набирая скорость, скрылся за поворотом.
2
Москва. 28 апреля 9 ч. 05 мин.
Субботнее утро для полковника Сажина началось с телефонного звонка, раннего и настырного. Телефон упрямо издавал трели, но Сажин, проснувшись, трубку не снимал. Из Департамента его вряд ли бы стали беспокоить. Итак неделю вертелся, как белка в колесе, и хвостов на выходные не оставил. А если названивают Тамаркины женихи, пусть остынут: дочь вместе с мамочкой уже неделю поправляют в санатории на берегу Черного моря надломленное за зиму здоровье, расцеловав его на прощанье в обе щеки и велев сильно не скучать.
Сильно скучать пока не приходилось. С утра до позднего вечера трудился полковник Сажин в Департаменте по борьбе с терроризмом Федеральной Службы Безопасности, возвращался домой при первых звездах, а, вернувшись, первым делом, не разуваясь, проходил в зал и включал телевизор — тогда стены оживали, и казалось, кроме него в квартире есть еще живая душа.
Вечером в пятницу напомнила о себе супруга. Из восторженного телефонного монолога Сажин понял, что лечение шло своим чередом, хотя процедурам, фитотерапии и массажам обе его любимые женщины предпочитают солнечные ванны на пляже, у них все нормально, так что беспокоиться ему не о чем.
Поговорив, он с расстройства выпил большую рюмку водки, дождался по телевизору последних новостей и спать лег глубокой ночью в твердой уверенности отоспаться досыта…
Телефон ни в какую не умолкал, пробуждая в Сажине зверя. Вскипая праведным гневом человека, поднятого в законный выходной ни свет, ни заря, он протянул руку к трельяжу, где соловьем заливался аппарат, сорвал трубку и раздражительно гаркнул: «Да!», намереваясь послать любого, посмевшего заикнуться: «А Тамару можно?» к чертовой матери.
— Спишь, Евгений Александрович?
Сонливость как ветром сдуло. Сажин оторвал растрепанную голову от смятой подушки, растирая все еще слипающиеся глаза.
Ошибки не было. Густой бас в трубке принадлежал никому иному, как начальнику Департамента генерал-майору Наумову.
С какой стати он потребовался начальству в такую рань, в выходной, и потому напрямую, минуя секретаршу Верочку?
— Уже нет, — зевая, ответил он и сел, почесывая грудь. — Я вас слушаю, Николай Васильевич.
— Жду тебя ровно в десять.
И все; ни слова, ни полслова больше. Трубка запикала, оборвав разговор.
Пересилив себя, Сажин встал и отправился в ванную; крякая, принял холодный душ. Причесав мокрые волосы и насухо вытеревшись огромным махровым полотенцем, вышел уже совершенно другим человеком. Завизжала электробритва, съедая со щек белесую щетину.
Евгению Александровичу Сажину было сорок пять лет, и восемнадцать из них, окончив факультет журналистики МГУ, проработал в известной спецслужбе, тогда еще носящей аббревиатуру КГБ. Последние три года в должности старшего оперуполномоченного оператино-розыскного подразделения. Возраст не сильно сказался на Сажине. Он до сих пор сохранял молодцеватую подтянутую фигуру, был плотен и физически силен. Вот только подводила рано поседевшая, но все еще густая шевелюра…
Чайник закипел в считанные минуты. Обжигаясь, он хлебал чай крошечными глотками, жуя наскоро сооруженный бутерброд. После оделся в темный, купленный за бешеные деньги на ярмарке в Сокольниках, костюм, поправил перед зеркалом выглядывающие из рукавов манжеты рубашки, повязал галстук.
Облачившись в кожаную куртку, запер дверь и спустился во двор.
Четверть часа спустя, поглядывая на электронные часы, вмонтированные в зеркало заднего вида, Сажин лавировал на старенькой «двадцать четвертой» Волге в ревущем автомобильном потоке.
Подъехав к Департаменту, загнал машину на охраняемую стоянку, и направился к зданию.
Дежурный офицер на КПП, хотя и знал его в лицо, заставил пройти весь ритуал проверки. Личная пластиковая карточка усилием руки нырнула в щель заморского аппарата. Компьютер на секунду задумался и выдал на монитор, развернутый к дежурному, фотографическое изображение полковника. Вертушка щелкнула, соблаговоляя пропустить.
Сажин поднялся по гулкой мраморной лестнице на второй этаж, вошел в приемную генерала и, не обнаружив за столом секретаря, постучал в приоткрытую дверь кабинета.
— Входи, — услышал бас Наумова, поправил и без того идеально сидящий галстук и, кашлянув в кулак, шагнул в кабинет.
Кабинет генерала Наумова не был стеснен в размерах. Стены, по старинке, обшиты лакированными деревянными панелями; высоченный, под три метра, потолок с тяжелой хрустальной люстрой; длинный стол буквой «Т», во главе которого восседал начальник Департамента. За спиной генерала, с убранной под стекло фотографии, на Сажина смотрел новоизбранный Президент.
Наумов перебивал бумаги, ворохом лежащие на столе рядом с бронзовой статуэткой Железного Феликса.
Генерал был маленького роста. Тучный, но необычно подвижный, с венчиком пепельных волос на теряющей растительность макушке, он сниискал у подчиненных прозвище «Мультик».
Сажин прошел, неслышно ступая по ковровой дорожке, и сел, силясь найти причину столь срочного вызова.
— Бери, читай.
Наумов протянул стопку подшитых степпером листов.
«Оперативна сводка».
Он бегло пробежался по строчкам. Ничего особо интригующего. Ни на первом, ни на втором, ни на третьем листах. Так, рядовые, ставшие обыденными происшествия: в Иркутске опера нашли тайник с автоматическим оружием, в небольшом северном городишке, которого не на каждой карте сыщешь, покушались на жизнь главы администрации…
На четвертом Сажин запнулся за сообщение из Северо-Кавказского регионального управления.
В ночь с 28 на 29 апреля, то есть с пятницы на субботу, в Моздоке, при невыясненных до конца обстоятельствах, произошло возгорание в офицерском общежитии летного состава N-ского авиаполка. В тушении занято несколько пожарных расчетов, но, несмотря на ранее прибытие к месту происшествия, человеческих жертв избежать не удалось. Погибло семнадцать человек и еще тридцать два с термическими ожогами и травмами различной степени тяжести госпитализированы в гарнизонный госпиталь.
— Ничего себе, возгорание, — невольно пробормотал Сажин, отрываясь от сводки.
Генерал неотрывно смотрел на него, видимо, заинтересованный тем же происшествием.
— Что думаешь по этому поводу?
— Вообще-то, — Сажин пожал плечами, — пожарами занимается УГПС или милиция. Какое наше к тому отношение?.. Или смежники пытаются свалить с больной головы на здоровую?
Наумов достал из стола пачку «парламента», закурил, разогнав ладонью дым и отвернулся к окну.
Повисла неловкая пауза.
— Я созвонился с осетинскими товарищами, — заговорил генерал, первым оборвав ее. — Не все так ладно выходит… Очаг возгорания пока устанавливается, но доподлинно известно, что самое пекло творилось на первом и втором этажах. К приезду пожарных входная дверь в здание горела, но, по каким-то причинам ни один из жильцов не покинул общежитие через нее. Здание пяти этажей. Жильцы верхних пытались спускаться по связанным простыням, но… Редко, кто благополучно достигал земли, когда из нижних окон хлещет пламя. Отчаявшиеся выбрасывались, а внизу — голый асфальт.
— Вы что-то упомянули о входной двери, — задумчиво сказал Сажин. — Если я правильно уловил вашу мысль, ее кто-то заблокировал?
— Есть все основания полагать, — неопределенно ответил Наумов, стряхивая пепел в массивную пепельницу.