На волне перестройки, возродившей организацию УНА-УНСО, привлеченный радикальными лозунгами, он вступил в ее ряды, и быстро поднялся от рядового активиста до заместителя председателя городской ячейки.
При поддержке властей, УНА организовала лагерь подготовки боевиков, действующий под видом спортивного клуба, где ее члены активно занимались стрелковой подготовкой, прыгали с парашюта, изучали восточные единоборства.
Украина стала независимым государством. Организация росла и расширялась, обильно подпитываемая финансовыми вливаниями. Молодежь охотно присоединялась к ним, и уже свои, выходцы из УНА, депутаты лоббировали интересы в Верховной Раде.
Россия, в понимании националистов, как гигантский паук удерживала в своих сетях другие, жаждущие самостоятельности республики, и не хотела отпускать. Вот и Чечня пытается вырваться из силок, да только силы неравны сладить с зажравшимся имперским пауком.
В ноябре девяносто четвертого, возглавив бригаду добровольцев, Олесь Кипень отправился на Кавказ вершить справедливость.
Суверенитет Ичкерии, честно говоря, его особо не трогал. На первой ступени стояли деньги: платили сепаратисты неплохо, сразу, и в валюте. И потом, теперь он занимался не пустым словоблудием, а реально изничтожал москалей. В боях «интернационалисты» несли потери, и с каждой новой смертью ненависть его укреплялась. Теперь он воевал не просто за идею, а мстил за погибших друзей.
И, наконец, он готовился к будущей войне с Россией. Пусть не сегодня, не завтра, не через год, но однажды они сойдутся на поле брани. И, чем раньше это свершится, тем лучше. Проблемы Севастополя и Черноморского флота решаемы не только за столом переговоров…
При штурме Президентского дворца Олесь получил тяжелое ранение в грудь. Неделю он провалялся в забытье, а, очнувшись, с удивлением обнаружил себя в палате стамбульского госпиталя. Кто и как вывез его в Турцию, снабдив документами и оплатив лечение, для него осталось загадкой…
Рана зажила нескоро, и на первую русско-чеченскую войну он больше не попал.
Три года он прослонялся как неприкаянный, руководил житомирским филиалом организации, и все больше отдалялся от дела. Политика перестала его интересовать, партийные конференции набили оскомину. Отдушиной становились выезды на стрельбище. Расстреливая мишени, Олесь преображался, и кровь снова закипала в его жилах.
Прошлым летом в Киеве он столкнулся с прежним нанимателем, обсудил контракт и, в октябре, транзитом через Грузинскую границу, вернулся в Чечню.
История поистине развивалась по спирали. Спустя пять лет он снова держал в руках горячий от стрельбы автомат, скрывался от бомбежек в подвалах разрушенного города, держал оборону на площади Минутка, в сотне метров от огромного пустыря, где некогда высился дудаевский дворец…
Он отвлекся от размышлений, когда в сознании полыхнула цифра «145». Номер дома по улице Кропоткина, который он разыскивал.
Перед ним предстало старое двухэтажное строение; кирпичный фасад до уровня первого этажа, и выше потрескавшиеся бревенчатые стены. Глухой деревянный забор, выше человеческого роста, не давал шансов увидеть происходящего во дворе. Окна особняка зашторены; за ними — никаких признаков жизни.
Олесь прошел мимо, скосив глаза на дом. Свернув в переулок, закурил и еще раз бросил взгляд на особняк.
Что-то подспудно его настораживало, но причин для тревоги он пока не находил.
«Днем не пойду, — решил он. — Обожду, как стемнеет…»
Если бы у Олеся при себе была рация, настроенная на волну оперативников ФСБ, он, не задумываясь, поспешил бы скрыться… Но рации у него не было, а потому он не слышал, и слышать не мог переговоров, проходивших в эфире.
— Второй, вы наблюдаете объект?
— Да, объект находится на углу квартала, у сто сорок седьмого дома. Возле забора разговаривает с мужиком…
— Что за мужик?
— Местный. При нем тележка с флягой под воду… Нет, он тронулся по улице Глинки по направлению к Третьему.
— Третий — Первому. Слышали? Объект приближается к вам.
— Вас понял…
Ничего не подозревающий Олесь прошел мимо жигуленка, стоявшего посреди улицы на трех колесах и колодке. Рядом, разбортовывая колесо, мучился владелец. Монтировка то и дело срывалась, мужик матерился, но продолжал работу.
День катился к вечеру, но жара не спадала, вызывая жажду. Олесь собирался купить пивка и вернуться на свой наблюдательный пост, откуда видны подходы к дому.
…Видно монтировка вырвалась из неумелых рук горемыки: за спиной опять разразились проклятиями.
Оглянись Олесь, и он бы увидел, как «водитель», склонив низко голову, быстро произнес в прикрепленный к телу микрофон:
— Объект прошел. Направлением к магазину.
Но он беспечно шел дальше, ничего не слыша и не замечая.
До наступления темноты он успел снять номер в близлежащей к вокзалу гостинице и вернуться к дому.
На втором этаже зажегся свет, изредка на шторы ложился темный силуэт. В комнате кто-то ходил.
«Что впустую тратить время?» — раздраженно подумал Олесь. Раздражала его собственная нерешительность. Ему надоело торчать в подворотне, хотелось плотно поужинать и завалиться спать. Но что-то не давало сделать первый шаг.
«Неужели я сдрейфил? Хотя… не тот мужик, кто ничего не боится, а кто преодолевает страх».
Пересилив себя, он подошел к запертым воротам и нажал звонок.
В доме заиграла мелодия, хлопнула дверь.
— Кто там? — спросили со двора.
— Я от Вахи, — ответил он, как научил Журавлев.
Открыл плечистый, стриженый бобриком, парень.
— Что хотел?
— А разве ты хозяин? — усомнился Олесь.
Семен подробно описал ему Борщова, и парень под описания не подходил.
— Проходи.
Олесь поднялся вслед за ним в дом. В зале, в полной темноте, работал телевизор. В кресле, напротив экрана, сидел еще один охранник.
— А где товар? — не сводя подозрительного взгляда с парня, поинтересовался Олесь.
— Сначала деньги, — крутанулся к нему сидевший в кресле.
Не споря, Олесь достал бумажник и подал доллары. Стоявший рядом охранник бегло пересчитал и бросил россыпью на стол.
— Ну, идем.
«Лохи, — подумал про себя Олесь, спускаясь за ним по винтовой лестнице. — Даже не проверили, пустой я или с оружием».
Провожатый отпер ключом подвальную дверь и распахнул ее перед ним. Олесь пригнулся, чтобы не удариться о низкую притолоку и шагнул внутрь.
С дивана, что стоял возле стены, поднялся худосочный мужчина с длинной гривой волос.
— У тебя все готово, Химик? — спросил секьюрити.
— Да-да… Забирайте.
Он вытащил из-за дивана одинаковые кейсы и выставил на середину комнаты.
Движения его были столь поспешны, и в глазах такая затравленность, что запоздалое подозрение закралось в душу Олеся. Поймав на себе взгляд охранника, холодный взгляд оперативника, он вдруг понял, что совершил непростительную ошибку, ослушавшись Семена.
«Надо было еще понаблюдать за домом, а не лезть дуриком наугад».
Он через силу, как ни в чем не бывало, улыбнулся и подошел к патлатому. Нагнулся к кейсам…
Молниеносным движением, выдернув из-под штанины прикрепленный к щиколотке нож, метнул его в псевдоохранника.
Все произошло столь неожиданно, что отклониться оперативник не успел, и с захлебывающимся хрипом упал на колени, зажимая руками торчащую из груди рукоять.
Ударом ноги Олесь опрокинул умирающего на спину и выдернул нож из раны. И двинулся к опешившему Химику.
— Нет! — тонко вскричал Борщов и схватил кейс, закрываясь им, как щитом.
Нагнув голову, Олесь шел на него, готовясь нанести сильный удар в горло.
По лестнице застучали быстрые шаги.