— У меня компромата на него целый чемодан. Те, кто отправлял меня, сразу предупреждали: эти бумаги уже стоили кому-то жизни, и их во что бы то не стало нужно передать самому Президенту. И никому другому, потому как Правительство и ближайшее президентское окружение сплошь из коррумпированных чиновников.
— Эт точно, — поддакнул Колян. — Все они воры! Такую страну разграбили… — он всхлипнул.
— А как передать, не знаю. Когда звонил домой, успели передать, что за мной чуть ли не отряд киллеров снарядили. Хотят заставить замолчать навсегда, а документы похерить. Потому как, если они попадут в нужные руки, произведут эффект разорвавшейся бомбы.
Анюта плеснула в стакан коньяк и махнула залпом. Вместо закуски препроводила в щербатые зубы папиросу.
— А чем Колян сможет помочь?
— Все очень просто, — Журавлев щелкнул зажигалкой и галантно поднес к папиросе трепещущий огонек. Анюта прикурила и улыбнулась ему.
— Через девять дней Путин будет выступать на митинге на Театральной. Это единственная возможность отдать ему документы. В другое время к Президенту не пробиться. Только я не имею право рисковать. Собой еще ладно, но если пропадут бумаги, значит все было напрасно… Мне позарез нужны сподвижники, настоящие граждане России, кому небезразлична ее судьба и судьба демократии.
Бабенка поперхнулась дымом и закашлялась:
— Так кто ж его близко подпустит? Там охраны…
— Пусть охрана. Она из верных Путину людей. Так или иначе, он узнает о содержимом чемоданчика.
Колян задумался, запустив пятерню в косматые волосы. Потом махнул рукой, едва не уронив бутылку со стола.
— А, была не была! Где еще такие деньги заработаешь? Тут главное, как я понимаю, пролезть в первые ряды, попасть на глаза телохранителям.
— Верно. Только если на тебя никто и внимания не обратит, меня шлепнут еще на подходе к площади.
Анюта с восхищением глянула на приятеля.
— А ты сумеешь?
Колян гордо выпрямился, точно пробиваться к Президенту страны с чемоданом компромата в руках для него было столь же привычным, как сигарета по утрам.
— Что я, не мужик?
Подавляя улыбку, Журавлев наполнил стакан остатками коньяка и подал новоявленному борцу за справедливость.
— Давай… за успех нашего дела.
46
Ярославль.5 июня.
13 ч. 25 мин.
Улица Чкалова находилась поблизости от Центрального рынка, и Журавлев нашел ее без труда. Накрапывал мелкий колючий дождь. Подняв воротник куртки, он шел по обочине грунтовой дороги.
Столь удачное расположение улицы приносило ее жителям определенные дивиденды. И при Советской власти они вряд ли испытывали материальные проблемы, пуская на постой южных торговцев и принимая на хранение товар. Но тогда за «коммерцию» и нетрудовые доходы грозили крупные неприятности. А в нынешние вседозволительные времена они развернулись с размахом, не претерпевая какого-либо притеснений от властей.
На месте бревенчатых полусгнивших лачуг, со временем, выросли добротные, из отборного кирпича хоромы. Под окнами, оставленные хозяевами под дождем, попадались дорогие иномарки.
…За спиной загудел грузовик. Журавлев отошел, пропуская гремящую на ухабах фуру. Камаз обогнал его, но почти сразу сбросил скорость и выписывая замысловатые пируэты на узкой улочке, стал сдавать задом к металлическим воротам, за которыми укрывался кирпичный, под оцинкованной крышей, дом с арочными окнами и флюгером на коньке в виде полумесяца.
Журавлев посмотрел на жестяную табличку с номером.
«Ага, и мне сюда же…»
После требовательного рева клаксона ворота распахнулись, открыв прохожему заасфальтированную площадку с навесом, под которым ярусами высились деревянные ящики.
Примеряясь к ширине ворот, водитель загнал фуру во двор.
«Точно… Чкалова, дом тридцать», — еще раз сверился Журавлев и боком протиснулся между воротами и Камазом.
Возле фуры уже суетились замызганные мужики, похожие на бомжей, за копейки подрабатывающие грузчиками. Из-под тента кто-то торопливо подавал картонные коробки. К кузову выстроилась очередь.
— Эй, осторожнее! — покрикивал на работяг присматривающий за разгрузкой владелец товара.
Прогибающийся под тяжестью коробки хлипкий мужичонка споткнулся на ходу и чуть не выронил ношу. Хозяин разразился отборной бранью, а когда коробка благополучно переместилась под навес, подозвал грузчика и врезал ему кулаком по зубам.
Мужичонка потешно завалился на площадку. Но поведение торговца не вызвало возмущения среди других рабочих. Подхихикивая над незадачливым приятелем, они продолжали выгружать фуру.
— Пошел вон, скотина! — исходил ругательствами фруктовый король. — Чтоб я тебя больше не видел.
Потирая саднящую скулу, мужик не уходил и, отираясь возле раздосадованного нанимателя, услужливо клянчил:
— Шамиль… Я поскользнулся. Не выгоняй, а… Шамиль?
Но кавказец уже не обращал на него никакого внимания, настороженно присматриваясь к невесть откуда взявшемуся незнакомцу.
— Тебе кого надо?! — с вызовом спросил он.
Журавлев ответил:
— Вахида. Он дома?
— Смотря для кого. Кто таков?
— Я по делу, — Журавлев вскипел, но удержался в рамках, хотя рука так и зуделась навернуть зазнавшемуся кавказцу и вернуть его, вознесенного до небес пресмыкающимися за кусок хлеба бомжами, на грешную землю.
Шамиль пренебрежительно изломил губы.
— Нам работники больше не нужны.
Разговаривать в подобном тоне лишено всякого смысла. Отодвинув торговца с пути, Журавлев двинулся к порогу.
— Стоять! — взвизгнули за спиной.
Развернувшись, он перехватил занесенный кулак и так изломил руку, что Шамиль зашипел и присел на корточки, вереща:
— О-о-ой…
— Остынь немного, — посоветовал Журавлев и, отпустив волосатую кисть, вошел в дом.
Вкусно пахло узбекским пловом. На кухне, вокруг стола с казаном, расселось пятеро таджиков и, игнорируя ложки, щепотями уминали жирный рис. На газовой плите скворчала сковорода с гигантской глазуньей, за которой присматривала худощавая женщина в наглухо повязанном платке.
Они разом подняли головы.
— Мне нужен Вахид, — вместо приветствия сказал Журавлев.
За спиной хлопнула дверь. На кухню следом ворвался униженный Шамиль.
— Ну, я Вахид, — без всякого акцента, как человек, проживший в России относительно долгое время, произнес толстяк в светлой безрукавке. Выудив из вазочки салфетку, обтер лоснящиеся губы и пальцы и, скомкав, кинул на стол. — Кто ты?
— Ты меня не знаешь. Я не местный. Но у тебя должна храниться посылка, которую передал Аслан. Я за ней.
Толстяк сощурил глаза, окатывая придирчивым взглядом Журавлева с ног до головы.
— Первый раз слышу, — растянуто произнес он. — Ты, верно, не по адресу?
Журавлев поскреб висок, глядя искоса на Вахида.
— В опасные игры играешь, уважаемый.
Таджики зашевелились и стали угрожающе подниматься из-за стола.
Шамиль предательски попытался ударить в спину. Семен скользнул в бок, и, провалившись в пустоту, неуклюжий торговец полетел на пол.
Они бросились скопом, норовя сбить его с ног и разделаться. Но они не были столь опытными рукопашниками, как Журавлев, и он успел вывернуться ужом, проверив нерасторопных кулаками на прочность.
Кто-то выл, согнувшись на полу в три погибели, обхватив руками живот. Кто-то, отлетев к плите, вывернул на себя горячую сковородку, и, выпачканный в яичном белке, ругался, размазывал кровь по физиономии.
Вахид в потасовку благоразумно не лез, оставаясь сторонним наблюдателем. Но когда большинство заступников вышли из игры, попятился в комнаты, ища спасения.
…Журавлев успел заметить движение умывшегося кровью таджика к голенищу сафьянового сапога со смешно загнутым носом и, в прыжке, выбил из его руки финский нож…
Наборная рукоять ножа удобно легла в ладонь. Бросившись за Вахидом, Журавлев настиг его в гостиной. Перетрусивший толстяк судорожно дергал шпингалет, норовя смыться через окно.
В гостиную, тяжело дыша, вломились остальные участники драки. Семен прикрылся им, как живым щитом, и приставил к потной шее отточенное лезвие.
— Приблизитесь еще на шаг, и я ему башку отрежу.
Шамиль, под чьим глазом расцветал фиолетовый синяк, недоверчиво буркнул.
— Руки коротки.
— А ты проверь…
Притянув за мясистое ухо к себе голову толстяка, Журавлев сказал негромко:
— Ты не против, Вахид?
— Сто-стоять!.. — задыхаясь, прохрипел тот. — Стойте, идиоты.
— Благоразумно с твоей стороны, — согласился Семен. — Так как, отдашь-таки посылочку или будешь упрямиться?.. Только учти, если твои бестолковые друзья будут нам мешать, я отправлю вас всех к Аллаху…
— Отдам. Отпусти…
Высвободившись из сильных рук незнакомца, Вахид с ненавистью приказал таджикам:
— Убирайтесь!
— Но…
— Я сказал, валите во двор. Чтоб духу вашего в доме не было!
Косясь на Журавлева как побитые собаки, они неохотно убрались на улицу. Поправив выбившуюся из штанов рубашку, Вахид пробурчал:
— Ты меня опозорил.
— Ну уж извини. Сам проверку затеял.
Толстяк направился на кухню. Откинув ковровую дорожку, поднял за кольцо крышку подпола.
— А ну, держи! — велел забившейся в угол женщине. — Да живо!..
Спустившись по лесенке, он докрутил в патрон лампочку и, когда в норе вспыхнул свет, полез куда-то вглубь…
Вахид выставил на обеденный стол посылочный ящик, с треском оторвал фанерную крышку. Внутри, уложенный на толстый слой ваты, лежал металлический контейнер.
Отстранив хозяина, Журавлев отвинтил у контейнера крышку и, с предосторожностями, извлек на свет стеклянную запаянную колбу, заполненную прозрачной зеленой жидкостью.
— Ты знаешь, что это?
— Понятия не имею. Когда принесли, с объяснениями не торопились. Сказали только, что однажды за ней придут, и гонец скажется от Аслана.
— Ты хоть знаешь, от какого Аслана? — усмехнулся одними губами Семен.
— Мне оно ни к чему. Мое дело маленькое, бизнес. Принял на хранение, вернул…
— Тогда почему не сразу?
Журавлев вложил колбу обратно в контейнер и плотно закрутил крышку.
— А хрен тебя знает, кто ты такой… Подожди, — Вахид раскрыл настенный шкафчик для посуды и достал аптечку. Порывшись, подал Журавлеву пластмассовый футляр.
— Что в нем?
— Шприц с какой-то дрянью. Отдали вместе с ящиком. Не знаю, для чего. Мое дело, сторона.
Подержав крохотный, с мизинец, шприц, задраенный герметичным колпачком, Семен вложил его в футляр и убрал в карман куртки.
— Значит, говоришь, сторона?..