Так, Пётр Васильевич Вологодский и Иван Михайлов проживали в тот период в Омске. П.В. Вологодский после закрытия большевиками Омского окружного суда занялся издательской деятельностью, возглавив редакцию газеты «Заря», а также журнала «Трудовая Сибирь». Михайлов, в начале 1918 г. переехавший в Омск из Петрограда, сразу же был определён на работу в одно из крупнейших кооперативных объединений на востоке страны — «Центросибирь», в должности заведующего финансовым отделом. Газета «Заря», которую редактировал Пётр Васильевич Вологодский, кстати, также являлась официальным органом сибирской кооперации и финансировалась из средств «Центросибири».
Из того же источника, а также за счёт денег новониколаевского кооперативного союза «Закупсбыт», в число членов правления которого входил председатель фракции областников на декабрьском Общесибирском съезде Анатолий Сазонов, осуществлялась финансовая «подпитка» антисоветского подпольного движения, возглавляемого министрами Временного правительства автономной Сибири. По некоторым данным, Дербер, перед тем как уехать с частью своего «теневого» кабинета в Харбин, единовременно получил от сибирской кооперации 500 тысяч рублей (что-то около 75 миллионов на наши деньги). Так что, несмотря даже на то что ни Вологодский, ни Михайлов, как равно и пятеро других оставшихся в Сибири министров, никоим образом не знали о полученных назначениях, всё-таки остаётся непреложным тот факт, что все они, за некоторым исключением (имеется в виду Сулим и Патушинский), так или иначе были связаны с антисоветским подпольным движением, и, хотя и косвенно, но участвовали, надо полагать, в подготовке июньского всесибирского вооруженного мятежа.
Так, Владимир Крутовский, министр народного здравия ВПАС, освобождённый из злополучной красноярской губернской тюрьмы где-то в феврале месяце, тут же вошёл в число первых подпольщиков своего города. В Томске на нелегальное положение в это же время перешёл и министр Шатилов. В Иркутске проживал не имевший, кажется, прямого отношения к местным заговорщикам, но однозначно им сочувствующий министр снабжения и продовольствия — Серебренников. Ну и, наконец, в Барнауле находился министр экстерриториальных народностей — Сулим. Но он, пожалуй, был единственным, кто не имел никакого отношения к антисоветскому заговору и, более того, после начала мятежа полностью перешёл на сторону большевиков.
Таким образом, обрисовался основной круг руководителей готовившегося мятежа. Они являлись достаточно авторитетными людьми в Сибири, вследствие чего вполне могли повести за собой значительное число людей, знавших о них и почитавших их как учеников и соратников Потанина. Однако здесь присутствовало одно небольшое «но»: все эти политики были, что называется, людьми сугубо легальными, не имевшими практически никакого представления о подпольной, а тем более вооруженной антиправительственной деятельности. Тогда как для подготовки всесибирского мятежа требовались личности неординарные, знакомые, во-первых, с азами нелегальной деятельности, а во-вторых, сознательно придерживающиеся тактики прямого действия, то есть по преимуществу революционной, вооруженной борьбы.
Но и такие люди тоже вскоре нашлись. Выбор в данном случае пал на членов Всероссийского Учредительного собрания от Томской губернии Павла Михайлова, Бориса Маркова, Михаила Линдберга, а также — на председателя Томской уездной земской управы Василия Сидорова. Все они являлись членами эсеровской партии с дореволюционным стажем, при этом Михайлов и Марков в период Первой русской революции принадлежали к боевой организации, за что потом отбывали длительный срок на сибирской каторге. Все четверо являлись достаточно молодыми людьми, полными сил и энергии, преданными делу революции, как говорится, до последнего вздоха. Именно им Дербер, как глава Сибирского правительства, ещё находясь в Томске, и поручил возглавить миссию по непосредственной организации антибольшевистского подпольного движения на территории Западной Сибири. Во время остановки в Иркутске Дербер создал точно такой же штаб, состоявший из бывших эсеров-боевиков, — штаб Восточно-Сибирского вооруженного подполья.
Из Иркутска сибирские министры во главе со своим премьером проследовали в Читу, где, по их сведениям, ещё сохранялась власть, не подконтрольная большевикам. Но они опоздали: к тому времени, когда им удалось, наконец, добраться до столицы Забайкалья, там уже всё переменилось, причём не в лучшую для них сторону.
Вследствие этого гонимое всё дальше и дальше правительство решило не задерживаться в Чите и пробираться в маньчжурский город Харбин, в «столицу» арендованной у китайцев территории русской Китайско-Восточной железной дороги. Там и только там теперь сохранялся единственный островок российской либеральной демократии во главе с бывшим комиссаром Временного Всероссийского правительства генералом Хорватом. По пути в Харбин сибирские министры на некоторое время остановились на пограничной станции Маньчжурия, где имели беседу с атаманом Семёновым, который, по замечанию тогдашней прессы, выразил им свои «искренние верноподданнические чувства» и готовность служить Сибирскому правительству («Свободный край», Иркутск, № 115 за 1918 г.).
3. События января-марта в Чите
Забайкалье, став в XVII веке окраиной романовской империи, на всём протяжении её трёхсотлетней истории являлось одним из главных районов каторжной «прописки» для разного рода вольнодумцев, а потом и революционеров России. Здесь, как известно, мытарствовал в период первой своей ссылки неистовый протопоп Аввакум, а два века спустя на Нерчинских рудниках Даурии тянули, что называется, срок дворяне-декабристы. Потом здесь же махали кайлом и лопатой разночинцы-народники, им на смену пришли эсеры, социал-демократы, анархисты, бундовцы и пр. В общем, кого тут только не побывало, причём многие потом так и оседали в этих краях, крестьянствуя, учительствуя, работая в местных железнодорожных мастерских или станционных службах. Здесь, в Забайкалье, таким образом, сложилась своего рода восточное «зазеркалье» российского либерализма, где так или иначе побывало большинство из тех людей, которые в течение XIX и начала ХХ века особенно активно подрывали (в прямом и переносном смысле) основы самодержавно-единодержавного строя России.
И вполне возможно поэтому, что именно здесь, за Байкалом, в начале 1918 г., на завершающем этапе второй русской революции сложилась совершенно особая политическая ситуация, когда у руля областной власти оказался коалиционный комитет под названием Временный областной Народный совет, составленный из представителей ведущих революционных партий России: эсеров, большевиков и меньшевиков, а также кадетов и даже, кажется, народных социалистов. И это в то время, когда на всём пространстве страны уже безраздельно (то есть вновь единодержавно) хозяйничали большевики или их оппоненты — также сторонники единодержавия, — но только с правым уклоном. В таких противоречивых условиях Чита в январе 1918 г. всё ещё оставалась небольшим островком свободы, приняв статус не просто «зазеркалья» в путаной схеме российского либерализма, но и его «града Китежа» в какой-то мере просуществовав, к сожалению, весьма и весьма непродолжительный срок, оставив едва различимый след во времени и пространстве, как едва заметный свет пока ещё не открытой звезды[121]…
В конце декабря 1917 г. в Чите в целях урегулирования политической ситуации в Забайкальской области, сложившейся после большевистского переворота в Петрограде, прошли одновременно три демократических совещания. Первыми собрались на свой съезд сельские жители (крестьяне-хлеборобы) Забайкалья, днём позже начал работать съезд городских дум и КОБов (комитетов общественной безопасности), ну и, наконец, вслед за ним, 30 декабря, открылся съезд советов рабочих и солдатских депутатов. Все они одобрили идею по созданию Народного совета и делегировали в его состав в общей сумме 50 избранных представителей. В начале января (по разным данным: 3-го,4-го,9-го или 12-го числа) Народный совет провёл первое заседание, на котором были избраны его руководящие структуры, в том числе и председатель — 28-летний польский еврей Матвей Ваксберг, представитель партии социал-демократов-меньшевиков. В тот же день члены Совета избрали исполнительный комиссариат — правительство Забайкальской области, в которое вошли также представители от всех без исключения революционных партий.
121
Сибирский областник Г.Д. Гребенщиков в эмигрантских воспоминаниях «На склоне дней его» писал о том, что Потанин твёрдо верил, что «Сибирь, бедная людьми, но богатая чистым воздухом и чистыми идеями, посеянными в своё время лучшими изгнанниками из России, воздвигнет на своих просторах те бессмертные храмы истинной Свободы, Любви и Красоты, перед которыми чистосердечно склонятся запальчивые головы, огнём и мечом добывающие ныне общечеловеческое счастье».