Мы пьем на закате чай и идем купаться.
Когда ты закроешь тему – беги.
Беги!
***
Когда я стану белым альбатросом, мое крыло укроет Южный полюс, где спят во льдах предания о людях… Мой прадед помнил древнюю легенду о кораблях, укутанных туманом, о странных песнях моряков суровых, о их горячей и соленой крови… Он говорил – встречаются меж ними и те, кто вечно бороздит пространство, кто одинок и потому бесстрашен, кто наделен свободным сердцем птицы. Кто выбрал путь над бездной океана, кто научился управлять стихией и для кого один возможный смысл – искать Любовь и не бояться Смерти… Они готовы всем платить за это предчувствие последней грозной бури, что разобьет их яростно о скалы и превратит однажды в альбатросов…
… я буду помнить имя, запах, голос, рассказывать о них седому ветру – когда крылом коснусь ладони неба…
… когда я стану белым альбатросом.
***
Это все остается за кадром, за
неспособностью долго смотреть в глаза,
невозможностью близости – вопреки,
недоступностью просто в руке – руки.
Это все остается под кожей, под
этим руслом, где капелькой вьется пот,
обводя очертанья груди легко,
словно море играет волной с песком.
Это все остается над прочим, над
всем, чему неизбежно дана цена,
всем, что можно измерить и изменить,
всем, что нас отличает давно от них.
Это все остается в тебе. Во мне.
Словно жемчуг лежит глубоко на дне,
словно риф, что веками над ним растет,
разгораясь кораллами, как костер.
Это все остается. Настанет час,
ты нырнешь – и окажешься глубже нас,
глубже тел, что мешали проникнуть в суть...
Ты нырнешь.
И тогда я тебя спасу.
***
Это замкнутая система, вековой кольцевой маршрут. Половина уходит в тему, остальные безбожно врут, что не в теме, и каждый ищет свою правду среди чужих… Скоро туча пропорет днище о бетонные этажи, будет ливень, и мы спасемся – у экрана, последний ряд. Сколько фильмов, стихов и весен пролетело вот так, подряд, не успев зацепиться прочно, не сумев завязаться в плод… Мы бесплодны, беспозвоночны. Мы бесплотны. Построй мне плот.
Из нетесаных темных бревен, из шершавых сухих стволов – деревянная дверь в проеме у реки, что звенит стеклом, и скользит неостановимо к водопаду, чтоб вспомнить, что паки иже… не херувимы. Не святые. Не те. Не то.
Не в системе. Не в общем смысле. Не в законе. Мы племя вне света пламени, мы зависли в невесомости, в стороне от привычных земных маршрутов, от нормальных спокойных снов. Нас не взвесили – нетто, брутто – безразлично, читай: равно. Нас не вычислили на пальцах, нас не вписывали в скрижаль. Мы умеем любить, смеяться, предугадывать и бежать, постоянный невроз – синдромом, депрессивный психоз – в конце…
Наши иды нам стали домом.
Точкой доступа на кольце.
***
– Мама, – говорит он, – мама, можно я накормлю их?
У меня всего пять рыбок, я разделю их, мама,
У меня два хлеба, я сделаю так, что хватит
Всем и даже еще останется полный короб,
Мама, можно я исцелю их? Они калеки,
Они ходят за мной повсюду, послушай мама,
Можно я их хоть словом вылечу, успокою,
Они носят за мной детей, стариков и мертвых,
Говорят о пророках, знамениях и молитвах,
Я не знаю, куда мне скрыться, куда податься,
Я не знаю, что мне выдумать во спасенье…
Мама, можно я умру за них этой ночью?
– Тише, тише, мальчик мой, спи, дорогой, ты бредишь.
Это месяц нисан луной отравляет воздух,
Скоро все пойдет у нас хорошо, спокойно.