Одесную сядешь, ныне и присно будешь.
– Мама, мама, это странно все, да не страшно.
Страшно то, что я устану сидеть в покое,
Я спущусь к ним, я сойду к ним однажды, мама,
И они меня не тронут.
И не узнают.
***
Островом стану. Или осколком острова. Буду царапать море краями острыми, буду звенеть ручьями, лежать под звездами, ждать Робинзонов или считать суда, буду встречать рассвет голосами птичьими, красить листву зеленым, стволы – коричневым, буду плевать на правила и приличия, будто бы их и не было никогда. Будто не я разрасталась громадой каменной, и не мои перекрестки тонули в мареве, и не на мне выступала река испариной между сплетенных кровлями площадей, будто и не было неба, что так сутулится, словно собой укрывает глухие улицы, где обреченное время устало хмурится и начинает новый безумный день. Будто не я прохожих ждала под крышами – тех одиночек, которые чудом выжили, путала их в проулках, звала афишами и запирала в комнатах до утра, даже не слушая, как они тихо молятся, как набухает вена, иголка колется, по отсыревшим стенам ползет бессонница, вместо имен рождаются номера. Здесь не осталось больше живого, нужного. Я открываю люки. Прощай, оружие. И на реке плотина скрипит и рушится, я осыпаюсь медленно, по годам …
Волны меня качают – морскими сестрами, к берегу льнут, ласкают шелками пестрыми…
Островом стану. Или осколком острова.
А городов и не было никогда.
***
Подо мною молчит пыль, надо мною звенит степь, мой народ у меня был, а теперь не найти стен, оседает курган – в прах, забывается слов вкус… Победивший в бою – прав, не погибший в бою – трус. Как вы, сестры мои, как? Где ты, радость моя, где? Слишком искренне жрец лгал – словно знал, что придет день. Видят боги, рвалась в бой, на коне закипал пот, но прижавшись к земле лбом, на закате ушла под. Вот копье, да к чему мне? Вот и лук, да колчан пуст, потемнела колец медь, зарастает травой путь, время вороном вьет круг, по легендам идет счет… Слишком в небо подъем крут, да и небо теперь – чье? На ладони истлел знак, даже имя твое – тень. Как вы, сестры мои, как? Где ты, радость моя, где? Почему не звенит сталь, почему не идешь ты? Или голос чужим стал, или поле укрыл дым, или клятвы твои – псам, или вера моя – враг … Тяжело умирать там, но еще тяжелей – так. Слишком метко стрелок бил. С кем ты, радость моя, с кем?
Подо мною молчит пыль.
Надо мною звенит степь.
***
Покажи мне такую себя, какой я почти научилась тебя не помнить. Эти байки о том, что любить легко тех, кто нам оказался сегодня ровней, эти сплетни о том, что больные мы исцеляемся необъяснимым чудом – это бред. Мы стоим на краю войны. И уже не умеем уйти оттуда. Наш мирок оккупирован – от и до, мы заложники, тени в прицелах фрицев. Наш покой нам дается таким трудом, от которого яростно сводит мышцы, наша мнимая храбрость трещит по швам, сбой дыханья в прорехах одежды виден… Мы могли убежать, но ползем к ногам, задыхаясь от нежности: «Пристрелите!», точно зная, что этот проклятый плен нам дороже любой золотой свободы, наши жизни – висками в зажимах клемм, наше счастье в них впаяно электродом. Это степень безумия, что уже превосходит нескладную нашу правду.
Покажи мне такую себя, ma cherе.
А потом я скажу, что случится завтра.
***
Сквер преломлен в реке – золотом спит на дне. Осень в моей руке. Я отражаюсь в ней. Мимо мостов, дорог, мимо кирпичных стен ветер несет листок на голубом холсте. В призрачной дымке бел город семи холмов. Мне бы кричать тебе, но не хватает слов, мне бы тебя искать, но не откроешь дверь…
Как ты была близка. Как далеко теперь.
Сквер преломлен в реке – словно в стекле лучи. Я продолжаюсь: с кем? Осень моя молчит. Солнечный зайчик спит где-то внутри меня. Осень, столица, сплин. Листья. Разлука. Я. Время на вкус горчит, ветер играет джаз. Сколько у нас причин? Сколько причин – для нас? Воздух во мне дрожит – с сердцем моим един.
Где ты сейчас, скажи? Где мне тебя найти?
Сквер преломлен в реке – калейдоскоп разбит. Осень в моей руке. Ты – у меня внутри. Зеркало – как порог. Переступить его… Город семи дорог – и колокольный звон, и вереница птиц, тающих там, где свет. Я не могу уйти – выхода больше нет. Сквер сентябрит. Река ртутью ползет к нулю. Осень горит в руках…