Садились в кружок‚ пускали сигарету по рукам, чтобы всем по затяжке, – это сближало.
1973 год.
На водительском месте сидел у них Фима-водопроводчик‚ которого на земле предков переименовали в Хаима-инсталлятора. Круглолицый‚ косматый‚ в кучерявой бороде‚ с утопленными глазками за красными веками‚ Фима прятал от жены бутылку в туалетном бачке‚ отписывал без хвастовства за рубеж, друзьям по котельной: «За месяц заработал на сто поллитровок‚ если‚ конечно‚ покупать на рынке»‚ а они отвечали через границы: «Ты‚ Фима‚ миллионер...»
Башенным стрелком был Гидон‚ у которого с малых лет зашкаливало «ай-кью» к зависти окрестных родителей. Гидон решал хитрые задачи, завоевывал призы на олимпиадах, а бабушка‚ старая еврейка из Анатолии‚ выговаривала ему на ладино: «Хватит тебе читать. Глаза портить. Я ни одной книжки не открывала‚ а прожила – людям на зависть». Гидон не знал ладино и возразить не мог; за Гидона сражались две фирмы‚ завлекая доходами‚ но поработать ему не удалось, чтобы доказать бабушке – книги стоит иногда открывать.
Был бой на Голанах. Гидон‚ у которого зашкаливало «ай-кью»‚ сгорел в танке‚ сгорел и Хаим-инсталлятор‚ оставив в туалетном бачке недопитую бутылку‚ – радист успел выскочить из пламени‚ вытащил раненого командира.
Отговорили речи. Отгремели залпами. Откричала порушенная бедой: «Зачем Ты забрал его? Так рано? Не дал побыть со мной, с нами!..» Осталась гильза от чужого снаряда‚ высохла вода в ней‚ завяли розы с гвоздиками; на гильзе можно прочитать по-русски‚ в цепочке полустертых цифр: «Полный‚ Ж-9‚ 122-Д30‚ 14/68Ш...» Осталась пробоина на броне‚ через которую вошел снаряд и вышла беда, ржавчиной натекла до земли.
Командир танка, которого повстречал в гостинице, на берегу Мертвого моря, – он и его экипаж вошли в роман «Против неба на земле». В романе сказано среди прочего: «За всех болит сердце‚ но за своих особенно. Это, наверно, плохо‚ но это так».
На книгу потратил немало лет, потому что не отпускала от себя, ну никак, с первой своей строки: «Всё случайное не случайно. Всё необязательное обязательно».
Не отпускает и по сей день.
А командир не удостоился излечения. Предсмертие затянулось, и его перекидывали от врача к врачу‚ истязали процедурами‚ отвезли, наконец, к старому раввину‚ спросили:
– Ребе‚ что делать?
– Страдать‚ – сказал ребе.
И командир исчез, не желая навязывать свои мучения. Радист звонил‚ являлся без приглашения‚ но ему не открывали. Послал в конверте недокуренную сигарету, сиделка ответила по телефону: «Он больше не курит».
Лицо серое. Глаза потухшие. Дрожь рук не остановить, томления боли не унять.
– Держись, командир! – сказать бы теперь.
Слабо улыбнется:
– Сначала заплатите...
Охнет – осколок шелохнется у позвонка, с трудом усядется в машину‚ и его увезут к врачам.
Болит у того‚ у кого болит.
Соседка выговаривает под обложкой, изливая душу:
– Сын у нас снайпер. Лежит в засаде и ждет. А убивать страшно, даже врага, который хочет взорваться. На рынке или в магазине.
– Страшно, – соглашается сосед.
– Вот и он приходил поначалу веселый. «Полдня, – говорил, – прождал, а его не было». Не было и не было… Пришел раз и промолчал. Значит, враг шел мимо и не прошел. А сынок заскучал, затаился, сердце мое рвет.
И снова к соседу, готовому выслушать и посочувствовать:
– Приходит на побывку, ест, спит, хмурится захолоделый, – уходит назад, ружье уносит, рюкзак, себя уносит без жалости. Господи, прошу по ночам, пусть доживет до моих похорон, хоть какой, хоть раненый, – сделай, Господи!..
Добавление.
К расширению понятий.
– Я пацифист, – заявляет пацифист. – Ружье в руки не возьму. Гранату. В окоп не полезу. В самолет-истребитель. В транспортный тоже не полезу, если перевозит оружие.
Садятся в кружок, начинают обсуждать.
– И я, может, пацифист, но в армию хожу, в окопе сижу, в атаку бегаю.
– Таков твой выбор.
– Мой выбор – эта земля, а ты уезжай. В Данию-Люксембург. Где никто никому не грозит. Живешь с нами – защищайся.
– Имею право. На особое мнение.
– Есть право твое и право народа.
– Выбираю первое.
– Неплохо устроился. Тебе – особое мнение, а моим детям кровь проливать? Пацифизм надо завоевать. С границами надежными. Соседями благодушными. Тогда и я пацифист.
– Косный ты, слушать противно.