На пятый день моего удушливого состояния я работал на небольшом поле, одновременно пытаясь самостоятельно поставить себе диагноз. Поблизости была маленькая, почти совсем вымершая деревушка. Я ездил взад и вперед по полю заделывая стерню, оставляя за собой черные борозды, похожие на те что остаются весной при посадке картошки. Единственным развлечением параллельным работе было рассматривание окружающей местности, а также постоянная прикидка соотношения времени и площади. Другими словами я считал сколько часов работы остается до конца поля. Но уставшие от монотонности глаза видят не очень много. Я видел хозяина крайнего зеленого домика в деревушке, которому не сиделось на месте. Он целый день суетился во дворе не покладая рук, или ходил куда то с мешками в сопровождении своры своих дворняг. Видно только так у него получалось жить. В природе же кругом повисла серая пасмурнятита, а этот человек все не унимался он запряг лошадь в тележку и уехал куда то. Я уехать не мог. Моим уделом было монотонно нарезать круги по полю и выбивать треклятые касики, на которых длинна гона короче чем длинна разворотной дуги или восьмерки. На тракторе можно разворачиваться и так и так, но тряско будет в обоих случаях.
Тогда мне в голову и взбрела идея крайней необходимости иметь хотя бы один день перед жизнью. Это тот самый день которого всегда не хватает. Одного единственного дня всегда не хватает чтобы довести все дела до какого ни будь хорошего конца, скажем поправить изгородь, накрыть пленкой скирд сена от дождя, поменять ручку на лопате, дописать книгу, помирится с ближним, слить солярку, закончить поле. Сделать все что нужно перед самой жизнью. Без этого дня в жизни происходит один сплошной бардак и всеобщая неразбериха. А ведь в наше время даже умереть – бессовестный поступок. Во-первых некогда, во-вторых близким хлопоты, в третьих жену и детей жалко, поди любят.
Мне тем не менее не хватало кислорода. Даже не смотря на то что меня на время перевели на другой более сильный и иностранный трактор, правда работать на нем нужно было в ночную смену. Управлять таким трактором очень легко, руль на нем как пушинка скорости переключаются джойстиком. Все как в какой ни будь компьютерной приставке, педаль сцепления даже не нужна, просто переводишь джойстик вперед или назад, без всякого рыка и скрежета шестеренок. Гидравлика на кнопках, вместо привычных в России тугих рычагов.
Я раньше на таких тракторах не работал. Да что говорить у меня даже тракторных прав не было, поэтому перегоняя трактор по асфальтированным дорогам я всегда был в опасности, нужно было остерегаться гаеров. Мой напарник пообещал мне все показать, когда я приеду менять его в восемь вечера. А мне было уже душно даже по дороге на поле в старом бензовозе, в котором можно было запросто околеть от осеннего промозглого холода. Я даже стал подумывать сменить климат от такой жизни. Правда выбора у меня похоже не было. Заграницу я не рассматривал, ее я знал по фильмам – просто красивые дома в каком ни будь захолустье. А этой земле я был тоже не особо и нужен. Два года назад я знал почти все, теперь только какие то определенные вещи малопонятного назначения. К примеру вот что: «в обычной пневматической винтовке, какие есть в свободной продаже, можно просверлить ствол электродрелью под калибр 5,6 мм» или то что «с помощь электросварки все железное легко можно починить» или «трактор может превратится в лучшего друга», «запасное колесо к нему в случае необходимости можно найти даже в ручье под слоем ила и зарослями осоки», я такое сам проделывал. Практические навыки сами собой перекочевали из головы в кончики пальцев. В такой жизни много кое чего любопытного. Даже витрины городских магазинов ярче горят если видишь их реже чем раз в месяц, да и мясо у молодых вьетнамских свиней которых я тоже разводил некоторое время, просто бесподобно на вкус. Наверное мне просто стоит бросить к хренам работу.
К концу октября ночи стали морозными. Этими ночами я продвигался по карьерной лестнице на тракторе за семь лямов. Я продолжал дисковать в ночную смену здоровенное поле, всего гектар под четыреста в одном куске, делая за ночь чуть больше тридцати га. Трактор назывался трудно произносимым словом «Версатиль», чтобы эно не значило так было на красном капоте написано. Кабина стеклянная но с отличным отоплением. В добавок можно было слушать и главное слышать радио (на моем обычном Т 150 такой трюк не пройдет).