Раздался звук — слишком музыкальный, чтобы назвать его воплем и слишком гневный, необузданный, чтобы его можно было считать музыкальным аккордом. Из старой сломанной деревянной рукояти в моей руке вырвалось лезвие, сотканное из света, три фута в длину, сверкающее белизной. Его рождение ознаменовало похожее на музыку низкое и зловещее гудение.
Миямунэ даже не дрогнула. Свет, который излучал Меч, двумя яркими полосами отразился в её похожих на стекло голубых глазах — и тень, которую Меч отбрасывал на стену позади, даже близко не повторяла её очертаний. Это было нечто громадное и неповоротливое, с львиной гривой и изогнутым усом, раскачивающимся вокруг его головы. Её кожа тоже сделалась полупрозрачной в сиянии Меча, открывая взору неясные формы, которые двигались и менялись местами под этой оболочкой, какое-то серо-золотое месиво, будто нечто слишком большое было втиснуто в слишком маленькую Миямунэ.
— Человечек, я сделаю тебе предложение, — ответила она спокойно. — Уходи. Оставь мне то, что моё по праву. Тогда я позволю тебе провести остаток своих дней в объятиях лишь тех кошмаров, что ты сам себе создал.
— Прошу прощения, леди, — сказал я, — не могу с этим согласиться. Прочь от парня.
Движением Меча я подчеркнул свои слова. Он, как маятник, сменил тональность своей музыки на более высокую и напряжённую, приближаясь, и наоборот — на более низкую, удаляясь.
В тот единственный раз в прошлом, когда я доставал Меч, парень, которому я им угрожал, испугался.
Миямунэ пнула кровать Стэна мне под ноги.
Она двигалась быстро, но мои нервы были натянуты, как струны, и я почувствовал это движение, уворачиваясь в единственном доступном мне направлении, чтобы не загнать себя ещё дальше в угол — и это было верное направление. Я ушёл от удара кроватью, сделал шаг вперёд, не отрывая ног от пола, слегка подволакивая их за собой, — чтобы случайно не встать на что-нибудь, способное лишить меня равновесия — и рубанул её по талии.
Миямунэ лишь на дюйм разминулась с лезвием, сделав грациозный идеально выверенный шаг назад, и с нечеловеческой силой швырнула в меня свой планшет. Бумага на нём гадко засвистела, на лету разрываясь на клочки. Я едва успел подставить Меч, располовинивая пластиковый планшет, будто лазерным резаком, и запуская в воздух маленькое облачко из обрывков документации. Куски планшета промчались мимо меня и, судя по звуку, вонзились, вибрируя, в гипсокартон.
Я ещё не закончил рубить, а её каблук уже двигался в мою сторону параллельно полу. Я едва успел перенести свой вес на заднюю ногу, а она пнула мою переднюю так, что та онемела — но я остался стоять. Я неуклюже махнул Мечом, стараясь удержать равновесие. Ей пришлось присесть и уйти в сторону, не имея возможности приблизиться ко мне в момент моей слабости — и оказалась она у самой кровати Стэна.
— Нет! — сказал я.
Она схватила его за горло, и её рука напряглась. Тяжёлое дыхание Стэна тут же прекратилось, стоило ей пережать трахею.
Хищник смотрел на меня из-под маски врача, и в его синих глазах танцевал огонь наслаждения.
— Я его убью, — сказала она. — Ещё шаг, человечек, и я его прикончу.
— Не надо, — выдохнул я.
Её улыбка стала шире, пока она рассматривала Меч, продолжавший гудеть с силой гневного хора. Повисла тишина.
— Когда-то я была такой же, как ты, — наконец сказала она. Что-то уродливое мелькнуло в этих синих глазах. — Боролась за них. Я была такой дурой.
— Правда? — спросил я. — Слушай, зачем нам драться? Давай всё обсудим. Чашечка кофе и что-нибудь перекусить. Как ты на это смотришь?
Она ухмыльнулась:
— Думаешь, мне есть дело до тебя и твоих мыслей, маленький смертный?
— Вот и узнаем, — тихонько сказал я.
Не знаю, что я сказал, но явно не то, что было нужно.
Настоящая ярость захлестнула её.
— Какая праведность, — выплюнула она. Потом изучила меня с ног до головы и сказала:
— Я предлагаю тебе сделку. Цена — его жизнь.
— Э… — сказал я. — Слушаю.
— Отдай мне свои очки.
Моё сердце едва не остановилось.
Испуганный десятилетний мальчик внутри меня снова принялся кричать.
— Отдай мне, — промурлыкала Миямунэ, — свои очки. Или я его убью. Сейчас же.
— Если отдам, — тихо сказал я, — ты уйдёшь. Ты оставишь его в покое.
— Пока ты жив, и бьётся твоё сердце, — сказала Миямунэ.
Я сглотнул.
Стэн попал сюда из-за меня.
Я снял с меча одну руку и поднёс её к лицу.
Мир стал похож на пятно неясного цвета, когда я снял очки, и что-то в моём животе подпрыгнуло и сжалось в судороге чистого, явного детского страха.