Вообще, разбирательство по такому сложному делу, уложившееся в неделю, из которых дня три ушли на совершение формальных действий и допросы второстепенных лиц, оставило впечатление торопливости. В суд не вызвали Сергейченко, и Лёха прекрасно понимал почему: оглашение сведений о зверских акциях Бекетова, не подпадающих под освобождение от ответственности за давностью, повлекло бы необходимость их расследования с допросами других свидетелей военного преступления, а то и командировкой в Афганистан.
К тому же нельзя забывать, что республики бывшего Союза — правопреемники СССР. И на них, в частности на Россию, возлагалась бы обязанность возмещения ущерба родственникам погибших в ауле под Джелалабадом. Проще разобраться с нелюдем без лишней огласки.
Адвокат Бекетова требовал переквалификации признанных эпизодов на аффект, предполагая, что Инга сказала перед смертью своему убийце нечто оскорбительно-неподобающее, а Гафуров приставал к его жене Софии. Подсудимый мешал адвокату и пытался доказать, что подвергался прессингу с вымогательством денег, несколько раз менял показания. Но утверждения адвоката основывались на одних предположениях, а Бекетову судебно-психиатрическая экспертиза выписала «параноидальное развитие личности», вместе с тем признав вменяемым.
В перерывах между заседаниями Лёху прессовали родственники Гафурова. Все пряники и слава раскрытия преступления в их глазах достались московскому угрозыску, здесь они просили устроить «свидание без свидетелей» с Бекетовым или хотя бы оказаться поблизости, когда его из клетки в зале заседаний поведут в автозак. Лёха отнекивался, объяснял — это невозможно. В результате стал чуть ли не кровным врагом горячих восточных парней. Никакие увещевания, что белорусское правосудие в корне отличается от слишком снисходительного российского, поэтому убитый будет отмщён, не возымели действия. Виновник непременно должен умереть от рук родни усопшего, а не от выстрела сотрудника тюрьмы!
Размявшись на Бекетове, Верховный Суд приступил к слушанию дела Стояновича и Дарича. Улица имени вождя мирового пролетариата практически опустела. Убийство иностранных дипломатов имело к этому времени в большей степени международный, чем внутренний резонанс.
Лёха лишний раз убедился, насколько доказанность преступления влияет на выбор меры наказания, вопреки тому, чему учила будущих сыщиков профессура в Академии. В теории вина в совершении любого преступления, даже самого малозначительного, подлежит самому скрупулёзному доказыванию, любое сомнение трактуется в пользу обвиняемого. А коль факт доказан, определение наказания производится лишь исходя из тяжести содеянного и личности подсудимого. Ничего подобного! Если в деле Бекетова заметны были сомнения суда в смертном приговоре, то стопроцентная доказанность вины сербов отмела любые колебания.
Бекетова и Стояновича расстреляли в следственном изоляторе на улице Володарского в конце августа. К Хворостовичу, автору взрыва в парке на Городецкой, Герасимёнку, соучастнику Томашевича в нападении на «Приор», и Даричу белорусская Фемида проявила благосклонность, выписав умеренные сроки лишения свободы.
В день, когда пресс-служба МВД сообщила об исполнении смертных приговоров, лейтенант Давидович положил Папанычу рапорт на стол об увольнении из органов внутренних дел в связи с поступлением на учёбу в Институт национальной безопасности, не удивив начальника.
К вечеру Лёха, основательно вымотанный передачей дел, заехал на переулок Козлова. Перед этим сменил футболку и художественно рваные джинсы на рубашку с брюками.
Сазонова он застал за изучением реакции на приведение в исполнение расстрельных приговоров. Интернет-ресурсы оппозиционного и либерального толка исходили желчью, сербы осторожно высказали сожаление, что их соотечественнику исключительную меру не заменили на пожизненное.
Подполковник махнул рукой, предложив опуститься на стул для посетителей.
— Снова ворошат дело. Пресс-служба МВД ведёт себя вяло и формально. Имейте в виду, журналисты будут и вас осаждать: почему всё-таки Бекетов, он же не признал вину, не того расстреляли…
— Не того, — внезапно согласился Лёха. — Магазин на Калиновского взорвали другие.