Асисстент принялся снимать, а Вадим подошел к Марине.
— Вы «Записки из мертвого дома» читали? — спросил он.
— Нет, — подумав, ответила Марина. — Я вообще не люблю Достоевского. Он плохо писал. Не художественно. Все это — черновики, не отделано. Пыталась несколько раз начинать «Бесов», но так и не смогла втянуться.
— Напрасно, — сказал Вадим. — В конце «Мертвого дома» отбивают заклепки, кандалы падают, арестанты отрывистыми, грубыми голосами говорят: «С Богом!». Да, они говорили: «С Богом!». И думали, что их ждала новая жизнь, свобода, воскресенье из мертвых… То же чувство испытал я, когда дождался минуты демобилизации из армии. Вы знаете, темный народ у нас в стране, необразованный. В Москве мы еще видим проблески культуры, а там, — куда-то за окно махнул рукой Вадим, — все та же дикость, какая и при Достоевском была. Никто в гарнизоне ничего не читал. А если и читали, то газеты да развлекательную чушь типа «Двенадцати стульев»…
— Вы впечатлительный мальчик, — сказала Марина и улыбнулась. — Вам трудно будет жить. Прошла минута в молчании.
— Вы снимаете то, что хотите? — спросил Вадим.
— Если бы! — усмехнулась Марина.
Подошел Чесалин, сверкнул золотым зубом:
— Предлагают коробку шоколадок, — сказал он.
— Нас на проходной не выпустят, — сказала Марина.
Чесалин вытянул шею и подмигнул. Взяли черный мешок, в котором заряжали пленку, засунули в него коробку с шоколадками: 100 штук. Мешок положили в кинооператорский чемодан, сверху камеру. На проходной черношинельный вахтер бросил беглый взгляд в микроавтобус и разрешительно махнул рукой. Поехали. Чесалин вытащил мешок, вскрыл коробку и поделил шоколадки на пятерых, включая шофера.
С этими шоколадками Вадим зашел в студию «Б», где у телевизионной огромной камеры стоял Слава. Когда к нему подошел Вадим, Слава снял наушники, сказал:
— Мы тут малость в парке культуры, — пауза, — и горького отдыха… Будешь? — От него довольно сильно пахло вином.
— Что? — спросил Вадим, протягивая Славе шоколадку в обертке.
— О, закусон! — воскликнул Слава и подозвал другого оператора, от которого тоже веяло спиртным.
Слава разломил шоколадку и половину протянул коллеге.
— Что тут у вас? — спросил Вадим, кивая на декорации.
— Съемка с монитора, балет, — сказал Слава.
Вадим взялся за рога телекамеры, посмотрел в экран.
— Идиотская работа, — сказал он. — Каждый сможет. Это же телевизор! Смотри, резкость подкручивай, панорамируй…
Слава обидчиво вытянул губы.
— Идиотская работа у тебя, — сказал он грубовато. — У осветителя. Плебейская работа! А у нас, — обвел широким жестом руки студию Слава, — творческая!
— В таком случае, — не сдавался Вадим, — у каждого, кто сидит перед экраном, — работа творческая!
— Будешь? — не обращая внимания на язвительность Вадима, повторил вопрос Слава.
— Что? — непонятливо пожал плечами Вадим.
Слава извлек из заднего кармана брюк плоскую коньячную бутылку и с улыбкой посмотрел на Вадима.
— С какой радости? — простовато сказал Вадим, усмехаясь.
— Просто так, — сказал Слава, поправляя узел галстука.
— Нет, — сказал Вадим, оглядывая отутюженного, модного Славу, и спросил: — Ты сегодня когда освободишься?
В студии было душновато от горячих софитов и пахло краской и столярным клеем от декораций.
— Сегодня до упора, часов до двух ночи.
— Ну, ладно, поеду домой, — сказал Вадим и добавил: — Сегодня был на «Красном Октябре» с прекрасным оператором…
— С кем? — Слава опустил глаза на свои импортные туфли.
— С Мариной…
— О, Мариночка! — сказал Слава и, поднеся щепоть к губам, звучно чмокнул. Белой жилкой мелькнул пробор.
Вадим почувствовал досаду на Славу, страх и удовольствие оттого, что ему можно сейчас поехать к Ольге Игоревне. Лицо Вадима в этот момент покраснело густым малиновым румянцем. Слава дружелюбно хлопнул по плечу Вадима, мельком взглянул на окна аппаратной, хлебнул из горлышка коньяку, кашлянул и с видом облеченного властью человека надел наушники и взялся за ручки телекамеры.
Уже смеркалось, когда Вадим свернул в подворотню и пошел вдоль щербатой кирпичной стены, поскрипывая снегом.
Окно светилось.
Вадим увидел лицо и плечи Ольги Игоревны, сидевшей глубоко, немного сгорбившись в знакомом кресле. По этой позе и по легким движениям тела, по опущенной низко голове заметно было, что она занята рукоделием. Вот она внезапно выпрямилась, подняла голову и глубоко вздохнула, затем неожиданно быстро, с тревожным выражением повернула лицо к окну.