Вадим потянулся к ней. Ему казалось, что от лица Ольги Игоревны идет бледное сияние.
— Я люблю вас! — прошептал он тихо.
— Милый… милый… милый, — сказала она и оперлась о подушку локтем.
Вадим стал целовать ее халат, отыскал ее руку и приник лицом к теплой, душистой ладони, и в то же время он говорил, задыхаясь, срывающимся голосом:
— Оленька… Я люблю вас… Я люблю…
Он жадными, пересохшими губами искал ее рта, но она уклонялась от него, тихо качала головой и повторяла медленным шепотом:
— Милый… милый… милый… Что же мы с тобой делаем… Зачем все это… Почему я не могу справиться с собой… Почему? Милый… милый… милый… Я помолодела с тобой… Ты для меня как та буря, но что-то в ней есть осеннее…
— Ольга Игоревна… Какое счастье! Я люблю вас… — твердил Вадим в каком-то блаженном бреду.
Ольга Игоревна молчала.
Вадим поднял голову. И опять все ему показалось в этот миг нереальным, вымышленным. Чтобы убедить себя в реальности происходящего, он прикоснулся дрожащими пальцами к ее щеке.
— Воображаю, что будет, если кто-нибудь узнает, — наконец сказала Ольга Игоревна, плотнее запахивая халат.
— Милая…
На ночном столике глухо стучал будильник.
У Вадима билось сердце.
— Милый, — сказала она.
С туманной головой, с шумом в ушах Вадим вдруг крепко прижался к ней.
— Вадик… — услышал он ее слабый, протяжный и несколько ленивый голос.
Вадим видел ее золотистые волосы, видел ее голубые глаза, видел чистый открытый лоб, дрожал и наслаждался до горечи, до постижения неизведанных глубин своей души.
— Вадик, зачем ты такой… Я не хочу скрывать… меня влечет к тебе, ты мне мил всем: своей неловкостью, своей наивностью, своей нежностью…
Обжигающее прикосновение ее губ обострило пронзительное чувство нереальности.
Глухо стучал будильник.
— Я уже не думаю ни о чем, — сказала она.
— Милая…
Вдруг постучали в дверь. Ольга Игоревна испуганно вскочила, одернула халат и, приложив палец к губам, пошла открывать. Вадим услышал голос соседа Коли:
— Игоревна, у тебя соли не найдется?
— У, черт, не дает отдохнуть! — возмутилась Ольга Игоревна и полезла в сервант за солью.
Когда она вернулась, Вадим застегивал пуговицы на рубашке. Ольга Игоревна села на стул у ночного столика и смотрела на Вадима с улыбкой и грустью. Затем она взяла губную помаду и стала подкрашивать губы.
— Милый…
Она встала, взглянула на окно, подошла и плотнее задернула занавески.
Вадим сделал шаг к ней, обхватил сзади и поцеловал плечо через шелковистую ткань. Ольга Игоревна вздрогнула и, не поворачиваясь, прильнула всем телом к Вадиму.
Слышно было, как тикал будильник.
Они стояли некоторое время молча, затем Ольга Игоревна освободилась из его объятий и сказала твердо:
— Довольно… Скоро Слава придет.
Вадим в этот момент подумал о Славе с ненавистью. А Ольга Игоревна мрачновато добавила:
— Какая же я дура!
На глазах ее показались слезы.
Судя по заявке, в которой значился Вадим, Марина обратила на него внимание. Однако Чистопрудов, недовольно хмыкнув, Вадима из заявки вычеркнул и вписал его в ту, где требовались «десятки».
Вадим огорченно сказал:
— Вы не должны так поступать, поскольку оператор сам просит. Я же не нанялся таскать эти бочки по заводам, где снимают сплошную липу!
В маленькое окно с антресолей виден был двор, большой корпус студий, где в тепле работал Слава, видны были ворота, наклонный люк в подвал.
Чистопрудов принял позу, какая подобает начальнику, и громко высморкался в синий клетчатый платок.
— Ну, этто… мы поглядим! Липу! Сопли утри сначалова, хм. Поедешь туды, куды пошлють! — сказал он.
Вадим с неприязнью посмотрел на этого плохо владеющего родным русским языком человека, надулся и нахмурился.
— Вы говорите со мной почтительно и не тыкайте! — сказал Вадим.
— А, чтоб тебя… — проворчал Чистопрудов, поднимаясь и задевая головой в мерлушковой шапке низко свисающую лампу. — Иди, пацан, «десятки» грузить.
Вадим помялся и несмело пошел вниз по лестнице. В это время со двора послышалось урчание грузовика.
Черные прожектора, размером с «диги», но чуть полегче, выносили вдвоем с Бычком, который все время почему-то подмигивал Вадиму. Когда садились в автобус, Бычок спросил: