— Детей необходимо заводить сразу, не откладывая. Я бы хотела иметь троих…
Ольга Игоревна слушала ее, затем сказала:
— Ты, милочка, уж очень прямодушна. Хотя в чем-то я тебя и поддерживаю. Все эти рассуждения, что мужчин нужно держать, или держать нужно женщин, я не разделяю. Нужно просто любить друг друга. Да, любить! — улыбнулась Ольга Игоревна и мельком взглянула на Вадима, который тут же покраснел.
Нина по-прежнему теребила тесьму скатерти и гнула свое:
— Ох, Ольга Игоревна, слышали мы про эту любовь. Одно расстройство. Ну, что такое любовь? Сгорит и дыма не останется, а жить нужно. И жизнь очень длинная…
По всему было видно, что Нина рассуждает с чужого голоса. Так рассуждают старухи и незамужние женщины в годах. Движения Нины, ее суховатая или, точнее, нарочитая улыбка, ее слова носили в себе что-то вымученное, холодное. Хотя, если честно, то по всем пунктам она была права: нужно друг друга уважать, деньги отдавать жене, не пропивать их, вести домашнее хозяйство, воспитывать детей… Но беда в том, что это были не мысли живой души, девушки, а банальности, штампы, лозунги, от которых хотелось бежать и делать все наоборот: изменять жене, не просто жене, а именно такой жене, пропивать подчистую получку, плевать на кухонную философию, и вообще уйти из дворца надуманной порядочности и валяться свиньей под забором.
Обо всем этом думал Вадим, с удовольствием рассматривая Нину, еще и еще раз убеждаясь в том, что она поет с чужого голоса. И чтобы проверить свою догадку, Вадим спросил:
— Нина, вы слышали что-нибудь о непротивлении злу?
Так же рассудительно Нина сказала, как на экзамене:
— Да, слышала. Это учение Толстого. Оно ошибочно, потому что если не противиться злу, то оно сокрушит все и мы окажемся в каменном веке.
— А кто такой Печорин? — заинтересовавшись, спросил Вадим и заметил, что Ольга Игоревна встрепенулась и едва заметно побледнела, вероятно, вспоминая, что Печорин — такой же молодой человек, который любил женщин среднего возраста.
Задав вопрос, Вадим ожидал услышать стандартное: лишний человек. Но не услышал, потому что Нина покраснела и сказала:
— Печорин очень хороший человек, потому что ему скучно и он не нашел еще себе жену, чтобы она его образумила. Как только Печорин женится, так и успокоится. Он умный мужчина. Но он не знает, что делать со своим умом. Еще дороги своей не нашел. И цели у него нет.
Пока она говорила, Слава бледнел, потел, вздыхал и незаметно подливал себе сухого красного вина.
Вадиму же стало очевидно, что Нина — тяжелый человек, что всю жизнь она будет говорить штампами, вставать в позу, отчитывать мужа, качать права и так далее. Вадим махнул рукой на эту Нину и принялся разговаривать со Славой и с Ольгой Игоревной.
Но и с ними у него разговор не клеился, потому что Вадиму хотелось говорить о людях, томимых духовною жаждою, а Славе с Ольгой Игоревной — о тряпках.
К примеру, Ольга Игоревна сказала:
— Я тебе такое французское платье, Ниночка, достану…
— А мне еще пару батничков, — вставил Слава.
Наконец, когда прошло часа два, но еще не стемнело, Нина сказала:
— Мне пора!
Она это сказала таким тоном, как будто с нею кто-то собирался спорить. А Вадим видел в этот момент не лицо, а одни зубы, как в сюре у Дали.
— Слава, проводи девушку до метро, — сказала Ольга Игоревна, вставая из-за стола.
Вадим тоже поднялся, сказал:
— Я тоже пойду…
— Отчего же, Вадик! — сказала Ольга Игоревна. — Посиди.
Слава понял эту остановку как желание матери обсудить кандидатуру Нины на должность жены. Слава подмигнул Вадику, давая понять, что он скоро вернется и тоже примет участие в обсуждении.
Глядя на него, Ольга Игоревна спросила:
— Слава, ты не купишь сахару на обратном пути? А то у нас кончился… Да и хлеба прихвати. Только не бери бородинский, я не люблю.
Как только дверь за ушедшими закрылась, Ольга Игоревна вспыхнула и обняла Вадима.
— Какой ты молодец, что пришел, — сказала она. — Эта девчонка — то, что надо. Это она для начала такая. Но жена будет верная, обтешется. Славику другой и нельзя. Иначе он распустится…
Вадим молчал, вздрагивал, не слушал и гладил Ольгу Игоревну по спине. Затем взял ее руку в свои обе и медленно поднес к губам.
Они прошли на ее половину. Ольга Игоревна поспешно задернула занавески…
Потом она сказала:
— Милый… милый… милый!
И лицо ее при этом выражало блаженство.
К приходу Славы они сидели за столом и пили чай.