Игорю понравилось предложение.
Свет на учителя падал и из окна, и от бокового софита, и от контрового, так что ярко серебрились виски и вокруг головы стояло сияние, отдаленно напоминавшее нимб.
Начали съемку. Учитель говорил:
— Геометрия развивает пространственное представление и воображение, способствует более образному, объемному восприятию многих сторон жизни. Человек, не знающий начертательной геометрии, уподобляется точке, ползающей по плоскости и неспособной выйти в третье измерение. В свое время мой отец, директор судостроительного завода в Астрахани, говорил, что геометрию следует знать каждому культурному, интеллигентному человеку, так как еще Ломоносов сказал, что геометрия — изначальница всех мыслительных изысканий.
Учитель задумался, грустно глядя в объектив работающей камеры. Игорь в свой микрофон спросил:
— Иван Иванович, кого вы относите к интеллигентным людям?
— Людей корректных, деликатных, добрых, неспособных на подлость, хамство, имеющих относительно высокий уровень культуры и образования, для которых умственный труд является одной из форм существования.
Перед учителем на столе стоял стакан в золотистом подстаканнике, лежали очки, в линзах которых сфокусировался жемчужинками яркий свет, пачка сигарет. Учитель закурил. Игорь задал вопрос:
— Следите ли вы за последними литературными публикациями? Что вы можете сказать, например, о романе Дудинцева «Не хлебом единым»?
Выпустив струйку голубоватого дыма, учитель сказал:
— Стараюсь следить, насколько позволяет мне мое свободное время и возможность приобретения хотя бы для прочтения этих книг. «Не хлебом единым», в определенном смысле, относится к той же категории произведений, что и «Теркин на том свете» Твардовского, «Один день Ивана Денисовича» Солженицына, «Хранитель древностей» Домбровского и других. Отношусь к ним в целом положительно, так как в них впервые с полной откровенностью рассказано о том страшном времени, которое пришлось пережить поколению наших отцов и матерей, да и в определенной степени нам самим. Что касается художественной ценности этих произведений, то тут не все однозначно и одинаково. В последнее время с глубоким вниманием и болью прочитал повесть Фазиля Искандера «Созвездие Козлотура».
— Ваш отец был другом Сергея Мироновича Кирова. Расскажите немного об отце.
Глаза учителя вспыхнули, он словно весь вошел в потусторонний, закамерный мир, — так впился взглядом в широкую загадочно темную линзу объектива.
— Киров долгое время работал в Астрахани, бывал у нас дома. В ту пору мне было лет пятнадцать и я уже многое понимал. Помню, Киров принес бутылочку хорошего вина, они сидели за столом с отцом, говорили, кажется, это был прощальный вечер: Кирова переводили в Ленинград. Потом был очередной съезд, на котором за Кирова было подано голосов намного больше, чем за Сталина. Это и послужило причиной убийства Кирова. Вскоре пришли за отцом. Примерно через два месяца нам разрешили с ним встретиться в астраханской тюрьме. Я был убит видом отца: он превратился в бордовую водянистую глыбу — вместо глаз и рта — черные дыры на бесформенном вздутом лице. Каждый день ржавая селедка и вода, вода и ржавая селедка. Пытали его так: ставили в шкаф, закрывали, а сверху на голову капала вода…
Глаза учителя подернулись влажной пленкой.
— Почти что всех участников того съезда и тех, кто знал Кирова лично, — сказал он, — уничтожили… Сталин говорил, что он вел партию к единству. К какому же единству он привел ее? Борьба мнений и течений была запрещена в ней вообще. И рядовые коммунисты, и члены ЦК лишились права обращаться к партии, даже если вопрос был коренной, принципиальный. Единство партии с убийством Кирова и его сторонников основывалось на беспрекословной воле вождя, на личной преданности ему. Другими словами, то было единство слепое, безыдейное. И сила партии превратилась в ее слабость. Вождь повел не туда, а члены партии, обязанные в такой ситуации кричать, молчали, не смея воспользоваться своими правами и обязанностями. Нам еще предстоит выяснить, где кончаются заслуги Сталина и начинаются ошибки, где кончаются его ошибки и начинаются его преступления… Я воевал на Сталинградском, Донском, Юго-Западном, 4-м Украинском, 1-м Белорусском, 2-м Белорусском фронтах, был автоматчиком, разведчиком. Три раза ранен, контужен, награжден орденами и медалями, участник Парада Победы в Москве в 1945 году, но никогда не кричал: «Вперед, за Сталина!», потому что знал, что это за личность, и с недоверием относился к тем, кто это кричали, кто на чашу весов суда истории кладет победу советского народа в Великой Отечественной войне как оправдание всех или почти всех деяний Сталина. Принцип «победителей не судят» — не наш принцип. Нам далеко не безразлично, как победа достигнута, какой ценой.