— Слушайте, вы все! — крикнул он. — Я думаю вот что сделать: во-первых, свешаю свой мешок с золотом; а затем тащите сюда мешки с мукой — вы по очереди будете их поднимать; когда вы сдадите, я положу на кучу еще два мешка и подниму всю груду. Ставка — мой мешок с золотом!
— Идет! Принял пари! — заревел француз Луи, покрывая своим голосом все возгласы.
— Подошти! — крикнул Олаф Хендерсон. — Я нишем не хуше тебя, Луи. Я тоше принимаю.
Мешок Пламенного положили на весы; золотого песку в нем было на четыреста долларов, а Луи с Олафом вносили залог пополам. Из погреба Макдональда притащили пятидесятифунтовые мешки с мукой. Все стали пробовать свою силу. Поставили два стула, между ними на пол положили мешки, связанные веревкой. Многим удалось таким образом поднять четыреста-пятьсот фунтов, кое-кто осилил шестьсот. Затем взялись за дело два гиганта; они привязали еще два мешка. Француз Луи поднял семьсот пятьдесят фунтов; Олаф от него не отстал, но обоим не удалось поднять восьмисот.
Снова и снова повторили они свои попытки, пот крупными каплями выступал на лбу, кости трещали от напряжения. Сдвинуть груз удалось обоим, но они не в состоянии были отделить его от пола.
— Черт, Пламенный, на этот раз ты сделал большую ошибку, — сказал француз Луи, выпрямляясь и спрыгивая со стульев. — На эту штуку способен только шелезный шеловьек. Прибавь еще сто фунтов, дружище, не десять, а сто.
Мешки развязали, но когда к ним прибавили еще два, Кернс вмешался:
— Только один мешок.
— Два! — крикнул кто-то. — Пари было на два.
— Они не подняли этого последнего мешка, — возразил Кернс. — Они подняли только семьсот пятьдесят.
Но Пламенный величественно прекратил спор:
— О чем вы все кричите? Какое значение имеет один лишний мешок? Если я не смогу поднять еще три, то я, конечно, не подниму и двух. Валите их в кучу.
Он поднялся на стулья, присел на корточки и стал наклоняться, пока его руки не коснулись веревки. Он слегка передвинул ноги, напряг мускулы для пробы, затем снова ослабил напряжение, выискивая совершенное положение для всех частей тела.
Француз Луи, скептически поглядывавший на него, крикнул:
— Тяни, как черт!
Мускулы Пламенного напряглись вторично, и на этот раз дело шло всерьез. Вся энергия его великолепного тела была пущена в ход; незаметно, без всякого толчка, огромный груз в девятьсот фунтов оторвался от пола и стал раскачиваться между его ногами, наподобие маятника.
Олаф Хендерсон протяжно вздохнул. Мадонна, бессознательно напрягая мускулы до боли, облегченно потянулась, а француз Луи благоговейно прошептал:
— Monsieur Пламенный, salut![1] Я — большой младенец. Ти — большой человек.
Пламенный опустил свою ношу, спрыгнул на пол и направился к стойке.
— Насыпай! — крикнул он, протягивая свой мешок весовщику, который сейчас же пересыпал туда четыреста долларов из мешков обоих проигравших.
— Вылезайте все! — продолжал Пламенный. — Говорите, какого вам зелья! Выигравший платит!
— Это моя ночь! — кричал он десятью минутами позже. — Я — одинокий волк, я видел тридцать зим. Сегодня мое рожденье, мой единственный день в году, и любого из вас я могу положить на лопатки. Выходите вы все! Я хочу всех вас повалить в снег. Выходите, неженки и ветераны, примите крещение!
Шумная толпа потекла на улицу, шли все, за исключением поклонников Бахуса, оравших во всю глоту. Макдональд, желая поддержать собственное достоинство, приблизился к Пламенному с протянутой рукой.
— Как? Ты первый? — засмеялся Пламенный, хватая его руку, словно желая поздороваться.
— Нет, нет, — поспешно запротестовал тот. — Я хочу только принести поздравления по случаю дня рождения. Конечно, ты можешь повалить меня в снег. Какие могут быть у меня шансы против человека, поднимающего девятьсот фунтов?
Макдональд весил сто восемьдесят фунтов, а Пламенный схватил его только одной рукой; резким, прямым толчком он свалил содержателя трактира и бросил его лицом в снег. Быстро хватая близстоящих людей, он повалил еще с полдюжины. Сопротивляться не имело смысла. Они в беспорядке летели во все стороны, в причудливых позах падая в мягкий снег. Скоро стало трудно определить при тусклом свете звезд, кто из них уже был сброшен, а кто еще ждал своей очереди. Пламенный стал ощупывать их плечи и спины: если они были засыпаны снегом — значит, человек прошел через испытание.
— Еще не крещен? — задавал он все один и тот же вопрос, протягивая свои страшные руки.
Несколько десятков мужчин валялись в снегу, многие с насмешливой покорностью становились на колени и посыпали голову снегом, крича, что обряд совершен. Но группа в пять человек не выказывала желания валяться в снегу; это были пограничники и жители девственных лесов, готовые померяться с любым человеком, празднующим день своего рождения.