ЙОЛЕ СТАНИШИЧ
ЖАЖДА ФОНТАНОВ
Фонтаны — это взятый в плен источник
из каменных расщелин, из пещеры,
из озера лесного, заключенный
в железных трубах городских бассейнов.
Там где-то травы тщетно просят влаги,
а здесь фонтаны рушатся в бетон
и разбивают грудь свою на брызги,
томясь все время жаждою свободы.
Они шуршат, они печально стонут,
и радуга в их струях преломилась,
подобная изогнутому луку.
Фонтаны — это пленные ручьи,
они тоскуют по росистым веткам,
по небу в грозовых летящих тучах,
по зорям, отраженным в их воде,
и по оленю на скалистых кручах.
Они поили и кусты, и травы,
и путников, жарою истомленных,
они в своем потоке увлекали
осеннюю листву и отводили
от леса руку ночи ледяной.
Теперь, стесненные трубою ржавой,
они рокочут гневно в пыльных скверах
и горестно дробят себя в неволе
на брызги безысходной горькой доли.
И города усталые глаза,
его вспотевшее в жару лицо
кропят прохладной пылью на мгновенье,
ломаясь о бетонную ограду.
Они всегда в плену, и только ночью,
когда их закрывают на покой
садовники иль сторожа бассейнов,
им слышно, как поют в горах их братья.
Но в час дневной, любимцы щелей горных,
они сквозь горло и сквозь зубы труб
со свистом прорываются и рушат
свой тяжкий столб о грани стертых плит.
Кто видел за решеткой зоосада
тоску тигриных глаз, в тревоге
неустанной,
тот знает неизбывную печаль
и этих пленных городских фонтанов.
На раскаленный падая асфальт,
они, ветвясь, прохладу распыляют,
и брызги их подобны тем слезам,
что горе всем несчастным посылает.
Асфальт молчит, он мертв, он безответен.
Но кто не понял бы оцепененья
воды остановившейся, плененной
и запертой в своей бетонной чаше?
Так замерзает молодость воды,
затиснутая в узость ржавых труб.
Фонтан тоскует о полете в небо,
но к высоте протянутую руку
всегда ломает кто-то, и она
бессильно падает, дробясь о камень.
Он помнит горы — все в изломах
молний, —
а здесь, над городом, заря томится
и жаждет влаги, а сухие травы
о свежести тоскуют дождевой.
Струя уже разломана, когда
со свистом прорывается сквозь зубы
и пасть окаменевшей львиной маски.
Фонтаны жаждут вольного паденья
с отвесных скал, у своего истока.
Перевел с сербохорватского Вс. Рождественский
ВСЕВОЛОД РОЖДЕСТВЕНСКИЙ
* * *
Раздольный словно песня, дух народа
Лепил его скуластые черты;
В его лице вся русская природа
Отражена в величье простоты.
Могучей Волги плавные просторы,
Не знающая края ширь степей,
Леса, поля, долины, реки, горы —
Весь светлый облик Родины моей.
В слегка раскосом глаз его прищуре,
В крутом надлобье, в крепкой лепке лба,
Во всей его стремительной фигуре
Отражена народная судьба.