ВЛАДИМИР ЗАВОДЧИКОВ
НАД ОЗЕРОМ
Оно от неба — голубое,
А начал ветер дуть сильней —
И всем казалось: над прибоем
Взлетела стая лебедей.
Швырялись волны пеной белой
В береговой гранит седой,
И берег вздрагивал. Но дело
Не только в пене над водой:
По вспышкам пены легкокрылой,
Что мчит упругая волна,
Мы узнаем, какие силы
Таит до срока глубина.
1953
НИКОЛАЙ ЗАБОЛОЦКИЙ
ХОДОКИ
В зипунах домашнего покроя,
Из далеких сел, из-за Оки,
Шли они, неведомые, трое —
По мирскому делу ходоки.
Русь металась в голоде и буре,
Все смешалось, сдвинутое враз.
Гул вокзалов, крик в комендатуре,
Человечье горе без прикрас.
Только эти трое почему-то
Выделялись в скопище людей,
Не кричали бешено и люто,
Не ломали строй очередей.
Всматриваясь старыми глазами
В то, что здесь наделала нужда,
Горевали путники, а сами
Говорили мало, как всегда.
Есть черта, присущая народу:
Мыслит он не разумом одним, —
Всю свою душевную природу
Наши люди связывают с ним.
Оттого прекрасны наши сказки,
Наши песни, сложенные в лад.
В них и ум и сердце без опаски
На одном наречье говорят.
Эти трое мало говорили.
Что слова! Была не в этом суть.
Но зато в душе они скопили
Многое за долгий этот путь.
Потому, быть может, и таились
В их глазах тревожные огни
В поздний час, когда остановились
У порога Смольного они.
Но когда радушный их хозяин,
Человек в потертом пиджаке,
Сам работой до смерти измаян,
С ними говорил накоротке,
Говорил о скудном их районе,
Говорил о той поре, когда
Выйдут электрические кони
На поля народного труда,
Говорил, как жизнь расправит крылья,
Как, воспрянув духом, весь народ
Золотые хлебы изобилья
По стране, ликуя, понесет, —
Лишь тогда тяжелая тревога
В трех сердцах растаяла, как сон,
И внезапно видно стало много
Из того, что видел только он.
И котомки сами развязались,
Серой пылью в комнате пыля,
И в руках стыдливо показались
Черствые ржаные кренделя.
С этим угощеньем безыскусным
К Ленину крестьяне подошли.
Ели все. И горьким был и вкусным
Скудный дар истерзанной земли.
1954
АНАТОЛИЙ ЧИВИЛИХИН
ПЕСНЯ В МЕТЕЛЬ
Снег и ветер. На улицах пусто.
Льет фонарь неприветливый свет.
Размышленьям о судьбах искусства
В полутьме предается поэт.
Он размаху событий дивится,
Отвергая покой и уют.
В дневнике песнопевца-провидца
Запись: «Хлеба почти не дают».
В дни бесхлебицы думу баюкай,
Чтó Россию восставшую ждет.
Ураганоподобною вьюгой
Начался восемнадцатый год.
Ликовать еще родине рано,
Но, хоть доля ее тяжела,
Под свистящим крылом урагана
У поэта душа ожила.
Значит, в сердце не старом, но мудром
Есть запас нерастраченных сил.
«Учредилка разогнана утром», —
Блок спокойно в дневник заносил.
Видно, ждал он таких потрясений,
Что великим легендам родня...
Позвонил ему нынче Есенин:
Мол, ругают и вас и меня.
Ну еще бы его не ругали —
Обреченные злобы полны.
Ну, а он услыхал в урагане
Упоительный голос весны.
У поэта дорога прямая.
Не ему ль диктовала мечта:
«Узнаю тебя, жизнь, принимаю
И приветствую звоном щита».
Сердце вихрю январскому радо.
О мечте забывать не веля,
От фабричных громад Петрограда
Ждет чудесного слова Земля.
И забыться уж больше не мог он,
Нарастающий слушая гул.
...Вот солдаты прошли мимо окон,
Свой бессменный неся караул.
Прозвучали шаги и затихли.
И, как будто пускаясь в полет,
Начинает он слово о вихре,
Революции поступь поет.
1955