ЭЛИДА ДУБРОВИНА
ДВЕ СИНИЕ ЗВЕЗДЫ
Поселок Войкова уснул и погасил огни.
А сердце ждет, зовет весну, как в те былые дни.
И тишина, и плеск воды, и в небе — журавли,
И над обрывом две звезды в безмолвии взошли.
Здесь постою и помолчу — забвенья в жизни нет,
И вновь на север улечу за журавлями вслед...
А с веток падает роса, и светят из воды
Далекой юности глаза — две синие звезды.
Вот так же горько в тишину кричали журавли...
Но на свиданья в ту весну мальчишки не пришли.
Срубили их, как деревца, развеяли золой,
Венчали их огнем свинца с сырою мать-землей...
А сколько весен, сколько гроз промчалось над судьбой!
Кто знает, где рвались пути, гремел последний бой!
В дыханье трав их голоса, и вечно у воды
Погибшей юности глаза — две синие звезды.
Здесь постою и помолчу — забвенья в жизни нет!
И вновь на север улечу за журавлями вслед.
А сколько нас, девчонок тех, вдовеет до сих пор.
И нет гнезда, и нет детей, и жизнь — войне укор.
Поселок Войкова уснул, проснется в час зари...
А жизнь есть жизнь, как ни грусти и что ни говори!
Горит рассвета полоса, и гаснут у воды
Погибшей юности глаза — две синие звезды.
НОННА СЛЕПАКОВА
ТРИДЦАТЫЕ ГОДЫ
Где в майках багряных и синих
над веслами гнутся тела,
где остроугольных косынок
стрижиные вьются крыла,
среди пробужденной натуры,
наряженной в гипс и кумач,
в серебряных парках культуры
звучит мой ребяческий плач.
Как смела я хлюпать противно
в том парке тридцатых годов,
где всё безупречно спортивно,
где каждый предельно готов?
И как моей малой головкой
всё это запомнила я?
Всосала ли я с газировкой?
Считала ли я с букваря?
Есть оттиск в глазах человека,
хоть в памяти вроде — провал.
А может, мне это Дейнека
восторженно зарисовал?..
И в блеске хорошей погоды,
отпущенной щедрой рукой,
маячат тридцатые годы
высоко над синей рекой.
ГРИГОРИЙ ГЛОЗМАН
* * *
Я говорю: терпенье!
Владей своей рукой.
Легко испортить пенье
Фальшивою строкой.
Не будем торопиться
и воздух в грудь вберем...
Слова как пехотинцы
на поле под огнем.
Лежит моя пехота —
ряды упрямых строк...
...Солдатская работа —
молчанье и рывок.
АННА ЧУТКОВСКАЯ
ПОЕТ ШЕЛОНЬ
Поет Шелонь в апреле звонком
О всеобъемлющей весне,
Бежит Шелонь-неугомонка
По нашей псковской стороне.
Шалит река, озорничает,
Захлестывает берега
И на большой воде качает
Мосты, деревья, облака.
А стены крепости старинной
В стремительной атаке вод,
А по речной дороге длинной
Спеша, толкаясь, лед идет.
Тебе, Шелонь-неугомонка,
Желаю доброго пути, —
Своей апрельской песней звонкой
Ты Ильмень-озеро буди!
АЛЕКСАНДР ОКЕРБЛОМ
СЕРГЕЮ ЕСЕНИНУ
А я представить не могу
Его
Семидесятилетним...
...Духмяны травы утром летним
На свежескошенном лугу.
Роса заткала у межи
Кустарник дымной паутинкой,
Едва проторенной тропинкой
Малец в бессмертие бежит.
Мальцу всего тринадцать лет.
Все — впереди: и с Блоком встреча,
И тот декабрьский синий вечер,
Которому прощенья нет.
Бежит из церкви налегке,
Еще он счастлив малым счастьем:
Утаенные от причастья,
Гремят медяшки в кулаке.
Шушукается божья рать:
Мол, утаил деньгу Серега.
Ну, а на что монеты богу?
Ему в свинчатку не играть.
И вдруг остановился, стих,
И медяки летят на землю,
Не гласу вышнему он внемлет,
А слушает свой первый стих.
Строка к строке встают в рядок —
И не частушечьи, иные!
Такое с ним пока впервые —
Ах, к сердцу хлынул холодок.