– Снижайтесь, – распорядился Баффин. Дракон устремился вниз, а наши внутренности – вверх, и мы ее наконец увидели.
Тоненькая девушка-подросток, чумазая, лица почти и не видно под черной спутанной гривой. На ней длинная запашная юбка из тартана, бурого в зеленую и лиловую клетку, никакому клану, насколько я мог тогда припомнить, не принадлежащему, и такая же шаль. Черная водолазка, черные чулки. Удобные остроносые туфли на низком каблуке, с пряжкой, довольно щегольские. Вжимаясь в стену спиной, Марджери выбралась на карниз на высоте двенадцатого этажа. Переступала мелко, стараясь не глядеть вниз.
– Проклятье, – процедил Дерек, забыв разжать зубы. – C ней ребенок. Даже если я ее подраню, они сорвутся.
И в самом деле из складок шали торчала скрюченная зеленая ручка. Марджери прижимала к груди орчонка.
– Я не могу…
– Ой, только девственника не надо из себя строить! – заорал Баффин. – Можно подумать, тебе эти зеленые отродья не все на одно лицо. Я видел, как…
Я тоже видел, как холодно и совершенно безразлично Дерек Бедфорд влепил стрелу между глаз психу, державшему нож на горле девчонки-заложницы.
Драконьи крылья затмили небо, и Марджери вскинула испуганные глаза, синие под неожиданно низкими, густыми бровями, неловко заслонясь ладонью от копоти выхлопа. Губы ее шевелились. Такие невероятно, мучительно, невозможно нежные губы.
Не люблю эльфов. Как бы вы ни были готовы, они всегда предстанут перед вами в образе, который ударит в самое сердце.
– Этой девочке нельзя в тюрьму, – вполголоса сказал эльф. – Представляете, что там с ней сделают? Лучше пристрелите ее на месте, детектив. Это будет гуманнее.
– Она считает, – завопил Баффин. – Она считает шаги!
– Стреляйте же, черт побери, Рохля, или как вас там! – поддержал его «резиновый».
Тетива тренькнула, высокий струнный звук повис в воздухе, в стене, куда клюнул наконечник, штукатурка взорвалась пылью и камешками. В тот же миг Марджери исчезла, только несколько сверкающих искр опустились на карниз, где она допрежь того стояла. Да еще можно было разглядеть, как рука ее, выброшенная со змеиной быстротой, обтянутая черным, схватила стрелу, едва ее не убившую. Так хватают с прилавка яблоко или кусок хлеба.
– Нельзя кричать под ухо снайперу, – поучительно произнес мистер Альбин. В голосе его я расслышал плохо скрываемое удовлетворение.
– Пропал парень, – громко сообщил за спиной старший группы захвата, выплюнув капсулы в ладонь. – Стрелу-то она с собой уволокла. Поворожит да сглазит, как пить дать.
А Баффин взглядом пообещал Дереку долгую очередь на биржу труда.
– Прости, Рен, – сказал шеф, когда выдохшуюся мэджик-массу отсосали, и мы смогли войти в вестибюль. Вокруг громоздились завалы штукатурки, отблескивало битое стекло, осыпались ступени ведущих вверх лестниц, на периферии зрения мелькали серые, почти бесплотные тени домовых. Понемногу возвращались обратно в подвалы очумевшие крысы.
«Подушку» обычно используют, когда надо выгнать злоумышленников из вентиляционных шахт или, скажем, канализации. Из длинных, узких, возможно разветвленных коридоров, куда группе захвата следом лезть, скажем так, нецелесообразно. Всю дорогу не оставляло меня чувство, будто бы Рохля забавлялся, запрашивая для себя самые масштабные силы, самые трудоемкие заклинания, вплоть до дракона на закуску. Словно проверял, насколько далеко может зайти, и теперь озирал причиненные им разрушения весело и немного недоуменно. Неужто-де я это натворил? И мне позволили?
Прощения он просил недаром, ведь это я набегал лежку банды Пек, попутно ответив на несколько вопросов, что интересовали нас обоих с самого начала этой истории. Дело в том, что по закону жилой квартал не может быть пущен под снос, пока на его территории проживает хотя бы один домовой. Отселению представители сумеречного народца не подлежат, а существовать могут лишь на той жилплощади, где завелись изначально. Они постепенно истаивают и в конце концов развоплощаются вовсе, если помещение необитаемо. До той поры бульдозеры обязаны стоять, фигурально выражаясь, на низком старте, и гиря не смеет коснуться стен, сколь бы они ни были ветхи.
Если же кто переночует в доме, обреченном на снос, домовой вновь напитывается его жизненной силой и может протянуть сколько-то еще. Каждый день просрочки несет застройщикам убытки. Марджери Пек с ее беспризорными охламонами обходилась этим господам чертовски дорого. Немудрено, что домовые, в принципе обязанные сотрудничать с властями, стояли к Марджери в очередь, лишь бы та приклонила у них голову на ночь. Против меня они выступили угрюмой, гораздой на недомолвки стеной. Не найдись среди них слабая, изверившаяся душа, измученная неопределенностью и ожиданием до такой степени, что рискнула пойти судьбе навстречу, я бы, может, и по сей день кружил ощупью в темноте. Одна из самых тягостных сцен во всей моей жизни.