– То-то, сопляк, – оскалился Гоги, когда надзиратель отступил на шаг назад. Сейчас парень, который запросто мог сломать Берквадзе шею, даже не вспомнил о своей дубинке, полностью подавленный чужой волей.
Нужный номер опальный владелец "Нефтьпрома" помнил наизусть, ему не требовались записные книжки. Несколько касаний клавиатуры, слишком миниатюрной для толстых пальцев олигарха – и в динамике раздались сперва гудки, а затем чуть удивленный мужской голос:
– Слушаю. Кто это?
Берквадзе усмехнулся. Конечно, номер, который увидел его собеседник, был тому прежде не знаком.
– Это я, Гоги, – назвался олигарх. – Здравствуй, Виктор.
Виктор Кваснов, главный аналитик уже переставшей существовать компании, этакого государства в государстве, был сейчас единственным человеком, которому мог по-настоящему доверять Берквадзе, единственным, кто сам, несмотря ни на что, верил в своего начальника и товарища. И пусть Кваснов не имел в своем распоряжении несколько десятков до зубов вооруженных боевиков, готовых послушно выполнить любой приказ, он мог кое-что, не менее важное, умея не только анализировать изменение объемов производства и предсказывать колебания котировок ценных бумаг.
Кваснов мог помочь сейчас. Это был организатор с раскованным мышлением, вполне могущий реализовать план, несколько секунд назад родившийся в сознании самого Берквадзе, видимо, подстегнутом невеселыми мыслями о гостеприимных колымских лагерях.
– Мне только что предъявил обвинение, – сообщил Гоги. – Я хочу нанести ответный удар.
– Тебе мало того, что уже сделал?
– Молчи и слушай, – рявкнул Берквадзе. – Это будет удар в самое сердце, не только по Захарову и его прихвостням из "Росэнергии", но и по президенту. Нужно скомпрометировать Швецова, ославить его на весь мир. И я знаю, что надо делать. Уверяю тебя, почти никакого криминала, но эффект, если дело выгорит, будет ужасным… для них.
– Провокация? – догадался Кваснов.
– Да. Именно так. Причем у нас очень мало времени, неделя, может, две, а потом начнется процесс. Нам нужен общественный резонанс, истерика, шок. Общественное мнение – сильное оружие, если знать, как им пользоваться, а, главное, выбрать нужный момент и подать все под соответствующим соусом.
– И ты знаешь, как все это обеспечить?
– Знаю, – подтвердил Гоги, не замечавший переминавшегося в сторонке охранника, не думавший, что тот может хоть что-то слышать, просто не принимавший его в расчет. – Устроим шоу, благо, подходящая сцена недалеко, в Подмосковье. И актеров там хоть отбавляй. Но нужна твоя помощь, Виктор. Отсюда мне очень сложно чем-то руководить, а осечки мы допустить не можем.
– И если дело выгорит, что тогда?
– Тогда мы получим все, что у нас отняли, и еще столько же, – хищно ощерился в трубку Гоги Берквадзе. – Можешь верить мне, Виктор. Но нужно сперва все подробно обсудить. И сразу предупреждаю, придется попотеть.
– Что ж, я готов. – Кваснов не колебался ни мгновения – его преданность опальному боссу не была показной. – К тебе можно попасть?
– Не беспокойся, этот вопрос решаемый, – довольно усмехнулся Берквадзе. – Главное, приди. Черт, они думают, что одержали победу! Нет, моя война еще не закончена. Мы победим, Виктор, только мы!
Нажав отбой, Гоги Берквадзе довольно оскалился, пребывая в мечтах. Он не сомневался, что уже сегодня сможет увидеться с Квасновым, но пока время было, и его следовало использовать с толком. Нужно было еще многое обдумать, отшлифовать детали. Расчет на грубую силу не оправдался, более того, привел его, Берквадзе, в эти стены. Ну что ж, значит, нужно идти другим путем, пусть и более долгим.
– Что встал? – Гоги окликнул заскучавшего надзирателя. – Веди в камеру!
Парень дернулся, было, за телефоном, который Берквадзе не выпустил из рук, открыл рот, но так и не решился ничего сказать. Признав превосходство заключенного, несмотря на нынешнюю разницу в статусе, надзиратель больше не смел сопротивляться железной воле вожака.
– А, трубка? – понимающе усмехнулся олигарх, добавив в свои слова изрядно презрения. – Дешевка. Новую подарю! Веди, давай, мне некогда тут торчать!
Стены следственного изолятора надежно скрывали все, что там происходило. Те, кто оставался во внешнем мире, могли лишь догадываться, но далеко не все из них считали это заслуживающим внимания. И в те часы, когда Виктор Кваснов мчался на свидание с бывшим шефом, несколько крепких мужчин, далекие от политики, наслаждались простором своевольного моря.
– Волна высокая, – вздохнул Виталий Егоров, когда катер перевалил через водяной гребень. – Не будет клева, точно говорю, – убежденно произнес он. – И чего вдруг собрались? Сидели бы на берегу, пиво пили.
Море действительно было неспокойным. Тяжелые волны медленно вздымались, на мгновения создавая диковинные горы и ущелья, существовавшие лишь мгновения, чтобы затем взорваться веером соленых брызг.
– Ничего, погода что надо, – откликнулся Антон Дрынов, как раз возившийся со снастями. – Шкипер, вот, вообще в шестибалльный шторм как-то рыбачил, и ничего. Верно ведь, Шкипер.
Седой старик, высокий, прямой и крепкий, как ясень, покосился на товарищей, не отпуская из мозолистых рук штурвала. Он и впрямь соответствовал прозвищу, похожий на старого морского волка, даже трубку для солидности зажал в углу рта. В прочем, этот человек действительно провел на мостике кораблей, не каких-то баркасов, а настоящих крейсеров, половину жизни, а теперь развлекался, катая друзей на хлипком катере.
– Просто умных людей тогда не послушал, – все же ответил Шкипер, криво усмехаясь. – Вышел в море, а тут шквал. Да уж, – крякнул он. – Порыбачил тогда, нечего сказать.
Катер, послушный опытному моряку, уверено шел на север, и берег за кормой превратился уже в полосу тумана на самом горизонте. А люди на палубе суденышка, сосредоточенно пыхтевшего дизелем, готовились приступить к тому, ради чего и вырвались из дома, преодолевая сопротивление своих жен. Но этот выходной работяги, сполна потрудившиеся, хотели провести именно так, на шаткой палубе, под порывами западного ветра.
– Ну, давай, забрасывай, что ли, – окликнул приятелей Шкипер, оглядывавший горизонт из-под лакированного козырька старомодного картуза. – Пришли уже!
Егоров и Дрынов только успели похватать снасти, когда с неба на них обрушился мерный гул мощных турбин, и по колышущейся поверхности моря скользнула огромная тень.
– Ого, – Виталий задрал голову, провожая взглядом громадный самолет, прошедший на ничтожно малой для такой махины высоте, от силы три сотни метров. – Ничего себе!
Стальная птица, широко раскинув изящные стреловидные крылья, величаво проплыла над катером, направляясь куда-то на северо-запад. Солнце, порой показывавшееся в прорехах облачной пелены, бликами играло на плоскостях, разбиваясь мириадами искр о полупрозрачные, словно мерцавшие круги, что чертили лопасти винтов, приводимых в движение мощными турбовинтовыми двигателями. Мелькнули украшавшие крылья и высокий киль красные звезды, а спустя несколько мгновений самолет, поражавший воображение своими размерами, явственно ощутимой мощью, исчез за облаками, стремительно набирая высоту.
– "Медведь". – Антон Дрынов, как и многие морские летчики, упоминая противолодочный самолет Ту-142М3, пользовался натовской терминологией. – Наверное, наши вояки опять учения затеяли. Вот же, не сидится спокойно дома!
Люди на катере еще не могли отойти от удивления, хотя для них, живущих на самой границе, в том бастионе, который издревле защищал великую страну от врага, грозящего с севера, подобное зрелище было отнюдь не в новинку. И все же сложно оставаться совершенно безразличным, когда над твоей головой парит рукотворная птица, весящая сто восемьдесят пять тонн, и при этом покорная воле единственного человека, пилота, что держит ручку штурвала.
– Затеяли, верно, – серьезно кивнул тот, кого в этой компании называли Шкипером. – Только не наши. Америкосы как раз у норвежских берегов устроили маневры. Ну и наши, понятное дело, туда подтягиваются, чтобы поглядеть, что да как.