Костин А. Константин
День после смерти
Несмотря на благородное происхождение, Талагия не любила пышных заведений. Все эти термы, званые пиры… баронесса не принимала их. Или, наоборот — они не принимали воительницу? В Империи Церетта царил жесткий патриархат, в котором женщину воспринимали исключительно, как предмет интерьера. Предмет, полезный на кухне, в спальне или детской. Или как красивую игрушку, которой можно похвастать. А уж если супруга более древнего и знатного рода, нежели муж, а случалось такое нередко — это давало веские основания смотреть на других баронов свысока, брезгливо сморщив нос. Ой, да кто ты такой, Завгарий лю Матогра, когда у меня, Траутия лю Ленха, жена из лю Гионов? Пошел вон, рвань!
Равные не принимали Талагию за равную. Посланница особых поручений вызывала у знати, как минимум — настороженность. Как максимум — нескрываемую неприязнь. Люди боялись того, чего не понимали… про даму еще и ходили слухи, что она не чурается колдовства! В прежние времена девушку сожгли бы на костре, а после — устроили суд, который, может, и оправдал бы баронессу, да поздно. Фактически, воительница жила лишь властью Триумвирата, пред которым трепетал даже Магистерий. Все по той же причине — волшебники не понимали истоков могущества Триумвиров. И боялись их. Только колдуны подходили к страху более осмотрительно — осторожничали. Втянули когти и ходили перед правителями на задних лапках, плетя козни во снах и мечтах.
Так что успешное завершение очередной миссии — убийства… нет, как-то плохо звучит… устранение речного тролля — так лучше, дама праздновала в «Ржавой подкове», кабаке в ремесленном квартале Матогры. Сам город располагался на юге-востоке Империи, неподалеку от Ротаргадских гор — владений гномов, и Бескрайних равнин — родины карликов, и нет ничего удивительного, что в кабаке хватало как тех, так других.
Трактир, в целом, неплох. Пиво в меру кислое. Тараканы с потолка не сыплются в тарелку, как тополиный пух в начале лета. И готовят вполне съедобно! Одно раздражало — волынка. Поскольку львиная доля посетителей приходилась именно на гномов, чьим народным музыкальным инструментом и была волынка, то неудивительно, что этот противный, назойливый писк никак не умолкал! Откуда столько силы в легких бородатого музыканта? Непонятно! Он заканчивал одну мелодию, вливал в себя кружку пойла, и сразу начинал другую. Артисту вторили еще двое — скрипач и флейтист. И, чем громче разговаривали посетители, чтобы расслышать хоть что-то, тем громче играли музыканты, недовольные тем, что свои бренные беседы гости предпочитают высокому искусству.
— Эля! — хлопнула Талагия по стойке.
Корчмарь, самый типичный, как и большинство трактирщиков — средних лет, чуть полноват, с глазами, в которых светилась мудрость веков, что-то вроде «ну-ну… и таких видали», в застиранном фартуке, молча взял кружку, нацедил ее доверху, открыв краник бочки, и вернул посетительнице. Баронесса сделала глоток. Вот же собака! Как и любой представитель своей профессии, корчмарь талантливо налил половину пены! Впрочем, девушка слишком устала, сражаясь с троллем, и находилась в слишком хорошем расположении духа, чтобы устраивать склоку из-за такого пустяка. К тому же, платить она все равно не собиралась…
Что еще нравилось легату — в таких заведениях, средней руки, никто из мужчин не пытался показать свое превосходство над слабым полом. Указать ее место. Да, она была дамой, но она была дамой! Знатное происхождение выдавало себя с головой: тонкие черты лица, точеная фигурка, не обезображенная даже одеждой мужского фасона. Простолюдинка в ее возрасте давно бы располнела — как от тяжелой работы, так и от неоднократных родов. Да и кто позволит крестьянке или мещанке шастать с мечом на поясе?
Если кто-то там что-то себе и думал, то предпочитал помалкивать. Стать короче на голову никому не улыбалось.
После третьей кружки эля звуки волынки уже не казались Талагии столь противными. Была в них какая-то особая тягучая прелесть, погружающая голову в сладкое успокоение… или просто музыкант начал уставать и дудел не в полную силу?
Посетителей в «Ржавой подкове» добавилось. Дым от трубок опускался все ниже, уже касаясь черных кудрей странствующей воительницы. Пьяные голоса звучали все громче…
— А вот у нас, в горах… — воскликнул кто-то.
Низкий, с легкой хрипотой, голос явно принадлежал гному. И обладатель его явно перебрал.
Девушка удивленно обернулась. Накатившую было сонливость как рукой сняло.
Безобразничал степной карлик. Необычайно рослый карлик. Как есть — его мамка с огром согрешила. Крупный, свернутый набок, нос, мазок краски на лбу, килт с бурыми пятнами и куски глины в бороде с заметным медным отливом. Похоже, гном трудился в гончарной мастерской. А руки… такими ручищами быка надвое разорвать можно! Обычно степные карлики помельче своих горных собратьев, но этот превосходил детей пещер минимум на полголовы. Видать, оттого и хорохорился перед всеми.