Подумав об этом, я сразу вспомнил свой странный сон. А что если, подумал я, - если Иешуа действительно Мессия? Допустим в порядке мысленного эксперимента. Прошли два тысячелетия, и Мессия, которого так долго ждали, явился. И что же? Да ничего! Если он даже явит божественные чудеса, если накормит семью хлебами голодающих всея Руси, кто в нашем изверившемся обществе побежит каяться? Да и зачем? Наш Мир - это река Рутина, и если на ее поверхности появляется некто, способный ходить по воде аки посуху, поверит ли даже Патриарх Московский во второе пришествие? Скорее - в божественность полтергейста или Бермудского треугольника, или в предсказания астрологов - они реальны, их можно увидеть, убедить себя в необъяснимости и, следовательно, в божественности.
Впрочем, может, я и не прав. В Бога я не верил и полагал, что глупо верить в нечто недоказуемое. Религию принимал как свод нравственных установок, сконструированных в результате анализа реальных событий древности, описаний, перемешанных с интерпретациями, порой далеко уводящими от сути происходивших событий. Библию я читал, и было мне скучно, хотя сюжетов там, конечно, навалом - хватило ведь на века писателям, художникам, музыкантам. Вот только естествоиспытателям там делать нечего.
Так что Иешуа - вполне нормальный тип для нашего издерганного общества. Ему стоило бы проповедовать не здесь, а в Вечном городе Иерусалиме, где и о Мессии, и о Боге знают значительно больше. Я попытался представить себе это, и мысли переключились на Марика Перельмана, уехавшего в этот самый Иерусалим около года назад, в разгар большого исхода евреев. Мы были приятелями, и я одним из первых узнал о его решении, и поздравил его - человек уезжал от жизни без перспектив, с отрицательным градиентом развития, уезжал от придирок по пятому пункту, от возможных, хотя так пока и не случившихся, погромов - в жизнь, полную неизвестности, но, по крайней мере, новую своими возможностями. Письма его были сначала панические, потом более спокойные, но все равно тоскливые: страна маленькая, приезжающих множество, работы нет, доктора наук подметают улицы, наука не нужна, денег на нее нет. Каждое письмо вопило о помощи, а я отвечал редко - дела, заботы. Может быть, Марик, хотя он тоже безбожник, увидел бы в Иешуа, явившемся, скажем, народу у Стены плача, того, кто нужен ему для душевного успокоения?
Я уснул опять, и - удивительно! - сон продолжался. Моя рука была в крови, я смотрел на нее с ужасом, но больно не было, это была не моя кровь.
- Да, - сказал Иешуа. - Это дела людей. И не стереть.
- Не всех людей, - прошептал я. - Есть и праведники. Есть благие цели, и благие намерения, и благие поступки. И жизни благие тоже есть.
- Кто же?
- Сахаров. Солженицын. Маркс. Лев Толстой. Ганди...
- Сахаров - водородная бомба. Солженицын - да, страдалец, но дай ему волю, и он заставит страдать других, чтобы достичь благой цели возрождения Российского государства. Маркс мечтал о коммунизме, но - на крови эксплуататоров. Даже Ганди в мыслях своих не был праведником до конца. А это - лучшие...
- Это люди, - сказал я, - а ты, если ты действительно Мессия, поведи их в царство Божие.
Иешуа покачал головой.
- Не получится. Как и два тысячелетия назад все кончится Голгофой. Люди ждут Мессию не для того, чтобы внимать ему и идти за ним. Они ждут, что Мессия отпустит им грехи их. А пойдут они своим путем. Тем же.
Он помолчал и добавил:
- В крови только одна твоя рука. А вторая?
Я посмотрел на левую руку - на ней была липкая, жирная, пахучая болотная грязь, капавшая на чистый золотой песок пустыни. Мне стало противно, и я опять проснулся.
Кончилась ночь, наступило утро.
ВСЕ ЕЩЕ СУББОТА
"И совершил Бог к седьмому дню дела Свои,
которые Он делал..."
Бытие, 2; 2
Мессия присматривался, прислушивался, появлялся порой в самых неожиданных местах (например, в кабинете секретаря райкома Демпартии, куда возбужденные кадеты явились требовать для себя комнату), но его ни разу не видели за пределами района, ограниченного улицами Второй Сиреневой, Рязанской, Калашниковой и Большим бульваром. В этом квадрате было несколько школ, два кинотеатра, филиал театра имени Ермоловой, одна церковь действующая и одна, лишь год назад переданная святой Епархии и еще не ремонтированная, отделение милиции, восемнадцать распивочных, двадцать два совершенно пустых магазина, называвшихся продовольственными, и десяток торговых объектов, которые, судя, опять же, по вывескам, считались промтоварными. Было еще два проектных института и неисчислимое множество контор неизвестного назначения, три сквера, где собирались пенсионеры и играли дети, бульвар, на котором можно было встретить кого угодно, и площадь перед кинотеатром, приспособленная для проведения митингов.
Все эти так называемые места скопления народа Мессия посещал с регулярностью участкового инспектора и время от времени пытался пророчествовать. В церкви, говорят, с ним долго беседовал отец Михаил, после чего вывел Мессию на паперть и отпустил, сказав: "Иди, сын мой, и не кощунствуй более". На следующее утро поп произнес проповедь о втором пришествии, каковое, несомненно, обставлено будет совершенно иначе, причем божественная сущность посланца проявится сразу, и настанет Судный день, когда... и так далее. Смысл проповеди мне впоследствии поведал сам Иешуа, обескураженный приемом и особенно - собственным провалом на митинге, устроенном "Памятью" против международного сионизма, погубившего, наконец-таки, Россию. Мессию побили, едва он сказал, что евреи - избранный народ, потому что именно им Господь дал Тору на горе Синай, а из Торы выросли и христианство, и ислам.
Несколько дней, пока Иешуа занимался просветительской деятельностью (где он ел? где спал? как приводил в порядок бороду?) и не являлся мне во снах, я провел в привычном ритме - отчитался за командировку, получил продпаек, сходил с Линой на "Терминатора", отстоял несколько очередей и приобрел теплые ботинки (фабрики "Скороход") для себя и босоножки (без фирменного знака!) для Лины. В общем, мы были почти как молодожены (из-за этого "почти" мы и ссорились время от времени), и рассказы о похождениях странного оборванца нас не волновали: о сне своем я Лине, конечно, рассказал, и мы, обсудив его, решили, что это всего лишь искаженные воспоминания о прочитанной не так давно Библии.