– Ну что?
Она одобрительно закивала:
– Продолжайте в том же духе.
На этот раз я выбрал маленькую девочку в одних штанишках. Чем меня смущает одежда этих людей? Девчушка была очень худенькая и физически недоразвитая.
Может, это мальчик?
Я заглянул в ее лицо, такое же пустое, как у остальных.
– Кто ты? – спросил я. – Как тебя зовут?
– Меня зовут?.. – сказала она. – Меня зовут?
И моргнула с тем же выражением неуверенности и недоумения, что и парень.
– Правильно. Как тебя зовут?
– Меня зовут… Меня зовут… тетушка Верблюд. Меня пасут, меня несут, меня зовут, меня зовут… – Она весело щебетала и улыбалась мне, приняв условия игры. – Зовут-несут, несут-пасут, пасут-спасут…
Я отпустил ее и выбрался из толпы.
– Я понял. Они – не зомби. С ними можно общаться, но они почти разучились понимать смысл слов, так что это и не спятившие раненые. Значит – промежуточная стадия, правильно?
– Отчасти, – ответила Флетчер.
– Что это? Последствие эпидемий? Мозговая лихорадка?
– Разве после мозговой лихорадки выживают? – насмешливо напомнила она. – Если эго и последствие эпидемий, мы не знаем, какое именно. Видите вон того человека? – Она указала на высокого мускулистого мужчину. – Один из самых талантливых биологов в университете. Когда разразились эпидемии, он зимовал на Южном полюсе и уж точно не мог заразиться. Перед возвращением прошел полный курс прививок. Так что если это и последствие эпидемий, то, скорее, психического характера.
– Как он… попал сюда? – спросил я.
– Изучал их, – тихо ответила Флетчер и махнула рукой в направлении толпящихся на площади людей. – Он собирался выявить особенности их стадного поведения, как, например, у императорских пингвинов. Он провел здесь много времени, жил с ними, кочевал. Но однажды не вернулся. Когда мы переполошились и примчались сюда, то обнаружили его в толпе. Он превратился в одного из них.
Я задумался, но не успел задать следующий вопрос. Флетчер сказала:
– Для нас никакой опасности нет. Требуется провести здесь очень много времени.
– А… – только и выдавил я, не очень-то в этом убежденный.
Тем временем на площади собралось уже несколько сотен особей; я наблюдал за ними, пытаясь понять, почему они так притягивают внимание.
– В них что-то есть. Не могу разобраться, но здесь явно что-то происходит.
Достаточно понаблюдать минуту, и видишь, что чем-то они отличаются. Что это?
Скажите, кого они напоминают?
– Лучше сами скажите, – отозвалась Флетчер, – что вы видите?
– Вижу розовые тела. Не в этом ли часть разгадки? Они очень легко одеты.
– К лету они разденутся вообще, но дело не в этом. Сан-Франциско видел толпы обнаженных и раньше. На праздновании Дня независимости одежды на демонстрантах было еще меньше.
– Не могу судить. Отец не пускал меня туда.
– И зря. Однако нагота – лишь часть проблемы. Что еще?
– Э-э… Кожа. Когда я прикасался к ним, она показалась скользкой. Недостаточно влажной. Слишком уж гладкой. Словом, другой.
– М-м, но и это еще не ключ к разгадке. Если люди другие и вы это видите, не надо подходить и щупать их.
– Верно.
Я снова вгляделся в бестолково кружащуюся толпу.
– Хотите подсказку? – предложила она. – Чего у них не хватает?
– Не хватает? М-м-м. Разговоров. Они почти не говорят; лишь некоторые бубнят что-то, но тихонько и никого не обижая – совсем не так, как дамы на улице. Они бормочут, как младенцы, забавляясь звуками собственного голоса… Погодите! – Мысль начала оформляться. – В них нет… напряженности, зато есть какая-то наивность, чистота. Они как дети, верно? Словно забыли о том, каким надо быть взрослому человеку, и тем самым вернули себе невинность ребенка. Я не ошибся?
– Продолжайте, – попросила Флетчер.
Она улыбалась – значит, я был на правильном пути.
– Они могут испытывать боль или злость, но не копят их, как обычные взрослые люди. Мы неделями носимся с обидами, вымещая их на каждом встречном. Видели когда-нибудь передачу «Всюду и обо всем»? Однажды там показывали фотографии людей, случайно снятых на улице. Казалось, все надели маски – такими напряженными и неестественными были их лица. А у здешних людей – я думаю, что могу их так назвать, – лица расслаблены. Они распрощались с болью…
В этот момент я понял еще кое-что и замолчал.
– Что вы хотели сказать? – спросила Флетчер.
– М-м, ничего особенного. Просто я вдруг подумал, как, должно быть, грустно поменять свой разум на освобождение от боли.
Я посмотрел на Флетчер и пожалел о сказанном: она была готова расплакаться.
– Вы хотели, чтобы я это увидел?