Очередной удар судьбы, отчего-то такой болезненный, вынудил Стаса попробовать уйти проверенным способом. Купил на накопления ножик, повторил. При свете дня самоубийца провалился под землю, а на следующее же утро, как по часам, вновь предстал перед солнцем, что охотно залечивало страшную рану. С приходом света тени эмоций покинули несчастного. Даже отчаяния не осталось. Одно лишь смирение.
Обречённое на вечные муки существо в теле ребёнка вернулось в город. Бесцельно сновалось туда-сюда, опуская капюшон пониже. Природа на годовщину дня смерти Стаса будто задумала порадовать его. Знакомые виды на рассвете окрасились в закатное золото, тягучее, льющееся на ветви деревьев, крыши, пыльную дорогу безлюдной улочки. За заборами яблони и вишни тянулись к небу, как стражи в бронзовых доспехах. Игра света придавала их листьям вид чешуи кольчуги. Где-то во дворах надрывался одинокий петух. Осевшие рукотворные бревенчатые лавочки, качели из каната и обломанной доски, заросли крапивы и болотистые овраги. Запустение и бедность, отлитое из драгоценного металла. Но путник не замечал всей этой торжественной прелести. Не его. Больше не его. Он чужой здесь.
«Это так тяжело».
Сонная тишина деревенских улочек отозвалась немного впереди шорохом неуклюжих шагов. Стас, позабыв о скрытности, поднял голову. Замер. Лицо исказилось от шока, как у живого. Терзания были напрасны. Он не пропал. Шёл навстречу. С губ сорвалось его имя. Он. Это точно он. Отощавший, босой. Уже ровесник. Ноги путались в пыли, косолапили, пальцы загибались, скользя по очередной кочке. Его лицо, лицо повзрослевшего Пети, кривилось, как у маленького ребёнка, что очень долго плакал, но так до конца и не отошёл.
Тот, казалось, совсем не удивился неожиданному воссоединению и тому, как старший остался таким же, каким и был. Уж слишком сильно его душу занимало что-то своё. Мокрыми глазами смотрел с мольбой. Костлявые пальцы переплетались в замок на груди. Петя упал в объятия брата. Беззвучно плакал, только плечами подрагивая. Стас крепко прижимал его к себе. Нет, для него страшнее всего не смерть. Страшнее, если самый дорогой человек в любую секунду может просто исчезнуть. Навсегда.
Петя отстранился, и, выдавая незначительные дефекты речи даже в короткой фразе, сказал:
– Тим, – и снова тихонько захныкал.
Стас переспросил, но тому не хватило сил ответить. Лишь сутулился приступообразно, словно его тело сжимала невидимая рука. Только сейчас старший заметил, что братик придавил к груди руками какую-то потрёпанную тетрадку. Перемены в лице Стаса после прочтения первых строк на форзаце напугали Петю. Он весь сжался, словно зашуганный пёс.
Валерий, первоклассный инженер, сознательный гражданин, убийца Стаса, если бы увидел свою жертву такой, как в эту самую минуту, не отступил бы, но хоть задержался на мгновение в сомнениях, узнав родственную душу. Аккуратным почерком на листе было выведено: «Дневник. Для чтения не рекомендуется». Ниже – авторство. Валерия Валерьевна. И фамилия. Так зовут хозяйку магазина.
Тетрадь не походила на настоящий дневник. Скорее, на исследовательский журнал. За исключением первой страницы, заполненный небрежно, второпях. Термины, таблицы, графики, зарисовки на скорую руку и ещё Бог знает что. Но на некоторых страницах – отрывки, которые и ожидаешь увидеть в дневнике. Стаса заинтересовали только они.
26.06.88
Попробую как люди.
Сегодня соседка поманила меня через ограду. Пускает слюни на мои розы. Допытывается, в чём секрет. Что ей ответить?
Мама, почему ты оставила меня? С ним. Зачем ты ушла? Он плохой человек, мама. Но, думаю, мы скоро встретимся, и я всё расскажу. У меня такой же билет, как у тебя.
4.09.88
Он не умирает. Я даже пробовала. Петя не умирает. Он не умирает. Не умирает.
1.04.89
Бумага стерпит всё. Терпи, бумага.
Я на пороге чего-то большего. Меня разрывает на части.
Пошла к маме. Шла и упала – нашла на свою голову. Стас. Он. Один в один. И год – восемьдесят третий.
Мне хуже.
7.08.89
Пришлось покопаться в архиве. И потратиться. Заплевала книги кровью, но оно того стоило.