11.10.89
Не снись мне. Не снись мне. Нет.
Я не виновата, папа. Это твоя вина. Ты же видел, что я хороша в врачевании, что это моё. Ты был плохим, пап. Торговое дело не принесло мне счастья.
Самый страшный день в жизни. Хуже того, когда мама ушла. Самый страшный. А что я должна была сделать?! Погладить твоего подвального зверька? Пока ты спишь.
Ты сволочь, папа. Ты меня в это впутал. Я даже не могу позвать гостей, отпустить его теперь. Мне не поверят, и вместе с соседкой твоими розами заинтересуется милиция.
Знаешь, пап, я вчера посетила их дом. Под видом журналиста. Умненькая я у тебя выросла. А мать до сих пор ноет. Сидит у окна, несчастная, и всё смотрит. Надеется, что снова померещится сын. Как тогда, сразу после трагедии. Ну разве не умора? Как сама не померла ещё? Всё ноет и ноет. Столько лет прошло, а женское сердце болит. Материнское сердце бессмертно. Что, пап, не надо было? Не надо было, пап. Не надо было этого делать.
Не ври мне. В отличие от тебя я нормальная, папа. Я умная. Не ври мне. Хватит приходить ко мне во сне. Весь город гудел. Что я должна была сделать? Что бы ты сделал со мной? Это закончилось сразу после твоих скромных похорон. Оставайся там, а я здесь сохраню твой страшный секрет.
Не ври мне. Это закончилось сразу. Они братья, папа, ты знал? У них одна фамилия. Одна мать. Ты был плохим, папа, но у тебя есть шанс искупиться. Это спасёт меня.
Ты там, папа? Ты же по-прежнему там?
15.11.89
Думаю, это важно!
Тогда мать проболталась, что младший умирал в младенчестве. Он не должен был очнуться. Чудо. Стас тогда страшно переживал.
Он не умирает. Он не умирает. А я умираю.
Я вынуждена обратиться к последнему, к чему бы обратилась.
30.01.90.
Ребёнок не мог этого сделать! Не мог в час отчаяния воззвать к нему! Не мог договориться с ним. Его же не существует!!!
15.03.90
Господь. Если есть он, значит, есть Ты.
Это запретные знания. Это яблоко.
Оно может вернуть вечную жизнь.
20.05.90
Станислав.
Ты не поймёшь меня. Не захочешь. Не прощай моего отца. Не прощай меня. Мёртвые не чувствуют. Наверное, поэтому я обращаюсь к тебе.
Ты не поймёшь меня, но только ты понимаешь меня.
Петя умел читать. Конечно, в школе алфавит выучил, но нужно было двигаться дальше. Валерия хорошо к нему относилась. Постоянно приносила раскраски с новёхонькими цветными карандашами, хрестоматию и учебники, положенные по возрасту. Из альтернативных развлечений – упражнения с гантелями, прослушивание радио (тоже её подарок) и уборка. Так что чтение быстро стало любимейшим из занятий. Бесспорно, мальчик отставал от сверстников по развитию, но, возвратись обратно в школу – на второй год не остался бы даже сейчас, когда стукнуло четырнадцать. Но этот дневник, как только попал к нему в руки, не читал. Искал Стаса.
А вот то, как Валерий обходился с Петей… В парке догнал сразу же. Как схватил, точно коршун зайчонка, так и весь мир разом будто схолпнулся. Провалился в электрический полумрак. Грохнул над головой тяжёлой крышкой подвального люка. Сколько ни плачь, сколько ни зови, Стас не спешил на помощь. Не слышал. Как далеко? Как глубоко? Петя не видел, что случилось. Не подозревал. Валерия забавляли заблуждения, надежды его мальчика. Будоражила такая игра в кошки-мышки. Да и это была не единственная их игра.
Ребёнок не знал наверняка, сколько недель или лет провёл в заточении, и какое было время суток, когда увидел первого человека. Просто однажды к нему заглянула молодая женщина, что, по всей видимости, совсем не ожидала обнаружить там кого бы то ни было. Растерявшись, повинуясь одним лишь инстинктам, всё же превозмогая выдрессированное в нём болью и унижением, он взмолился к ней о помощи. Ошарашенная, та только захлопнула дверцу, лязгнув щеколдой. Жуткий звук.
После такого уже привыкший пленник впервые за долгое время по-настоящему разрыдался. Но потом, часы спустя, женщина, напуганная не меньше него самого, вернулась, села перед ним и сказала, что Валерий больше не придёт. Самое главное, что выудил для себя из этого разговора Петя – ему «пока придётся побыть здесь».
Положение его, конечно, с той поры значительно улучшилось. Значительно. Люк отпирался чаще. Хоть и под присмотром Валерии, позволялось постоять под лучами солнца, исходящими от ближайшего окна. Еда стала вкуснее, окружение изменилось. Появились крошечный столик с табуреткой, железный сейф. Но и эту жизнь нельзя было назвать спокойной. Валерия объясняла, что следит за его здоровьем. Не мучала, как могла бы. Петя разве что пару раз хлопнулся в обморок от инъекций. Очевидно – тётя доктор говорила правду. Ведь за всё время в плену никогда ничем не болел.