Молекула швабры состоит
из атомов швабры.
Диагноз
А уже на восьмом марафон-километре
спины позвонки стремятся в дугу и
вот тебе маслом картина:
всунешь ногу в штанину
и ждёшь попутного ветра,
чтобы войти в другую.
Или загрузишь пружину,
закроешь веки
и надеешься в страхе –
ан слышишь под пахом
тихий, осмысленный, мирный
тик вековой стрелки.
***
Почему ты их не замочил ещё в чреве
Евы, изобретателей денег, пороха, петли?
От убогих корней болеют деревья,
пятна на солнце от сильного ветра
или жаркого лета. На кой деньги, когда в главсовете
отсырел порох или на шее петля?
Изобретателю любви не светит
долго светить, здесь не заметят,
не приветят и не поймут.
Задним умом пожалеем Му-му
и залюбим не спеша, основательно, еле
на всех изгибах Мёбиуса постели.
***
Плодитесь и размножайтесь.
Создатель
Бог оглянулся:
нас уже много.
Плевок на дорогу.
***
После взрыва
ослепло поле ромашек.
Жаркое лето 2017-го.
***
Знаков зодиака выше
крыша хижины поэта.
Сияют прорехи.
Марьинка
(почти песня)
Утро начинается с рассвета,
с яичницы с котлетой,
с кларнета, с в ноге спазма.
А в Марьинке ни воды, ни газа,
ни хлеба, ни сала.
Утро начинается с подвала.
Сидишь, торчишь,
дрожишь, дрочишь,
бога просишь –
отведи, родимый,
пулю, гранату, мину
от Марьинки моей,
страх развей.
Залёг в блокаде,
как Мандельштам в Ленинграде,
как Мандельштам в гробу
считаю – бум! бум! –
снаряды.
Не трогайте, пожалуйста, Марьинку,
гады!
***
Ты создал нас
по образу и подобию.
Зачем творим тебя по своему?
***
Последний букет
из красных роз.
Полная ванна.
***
Чтобы умереть,
не обязательно
жить.
***
И то сказать:
я жил на все четыре
земных дороги,
слышал песнь дрозда,
опаздывал на поезда,
купался в море,
кур в колхозе тырил.
Пройдя же далеко за середину
пути своей, подобно Насреддину,
жонглируя судьбой добра и зла,
я бросил дом и женщину в том доме
и ничему не научился, кроме
упрямства и терпения осла.
Я исчерпал словами бытие,
в быту мне тесно, потому и страстно.
Я пью из лужи, я руками ем
и вытираю губы о пространство.
***
Хеопса слева, Колизея справа –
забвения трава.
История забудется в тиранах,
поэт в словах.
***
Рано бомжику вставать,
время ренту собирать,
пожурил он бога мать,
потянулся – благодать,
неохота умирать.
***
Чудно просыпается жизнь.
И не хватает сил
умереть.
***
Если б Елену сожгли на костре,
а Париса распяли,
не сгорела б Троя, а те
греки, которые не с той встали,
сидели б дома, пили вино, ласкали женщин,
толкали речи.
И Гомер не ослеп бы,
пиша такие длинные строчки
под олеандровой свечью,
впрочем было б нелепо
думать о трусости греков,
пусть их.
***
Живу,
пишу,
иногда получается.
***
Ольга диво
парит над Киевом,
вымысливает малютку Иву.
Над Евпаторией
Майя
с малюткой Ру.
***
И сколько легионов лет,
господи, адский твой пламень.
Жив ещё внук твой Каин,
в левой руке хлеб,
в правой камень.
***
Бог дал нам руки,
чтобы мы накладывали их
на эротические места женщин.
Бог дал нам слово,
чтобы мы извлекали из него
другие слова и смыслы.
Дай нам, бог, локатор,
чтобы мы определили
место твоего лежбища.
***
Не скотская власть.
Владеть всеми
как быть всем.
***
Небесный потолок
зажигает люстры.
Приседает сознание.
***
Осенний
монолог
голого ясеня.
***
Протягивает
дерево –
лист, плод, сук.
***
У моего бога
нет денег,
женщины, рассудка.
***
Дождь.
Снег.
Медицинский спирт.
***
Родничок в ложбинке.
Мечется Млечный
в ладонях ковшике.
***
Засыпаю, не дочитав
письма Гоголя
к маменьке.
***
Приходил сын бога,
ставил клистир. Не помогло.
Ушёл.
Городская элегия
Мой чердак на четвёртом пятиэтажки,
в нём стол-ящик, стул ящик и всякая лажа.
Иногда залетает в окно голубиная почта,
я пишучий, живучий, влюблючий и прочая.