Малфой заговорил, делая пару шагов вдоль стены:
— Нам становилось мало этих считанных минут. Мы скрывались в библиотеке в самые тихие часы. Мы могли сидеть за соседними столиками и незаметно соприкасаться локтями, — рукой, опущенной вниз, он будто зацепил чью-то и провел по ней пальцами. — Я чувствовал ее присутствие через всю комнату. Она смеялась, а весело становилось мне. Она громко комментировала состав зелья, и так я понимал, что где-то мог допустить ошибку.
Мы старались улучить любую возможность остаться наедине. Астрономическая башня, обходы, пару раз мы пытались попасть в пустые классы, но нас очень напрягал Филч, бродивший по замку. Мы целовались, мы разговаривали, мы смеялись, мы были абсолютно и волшебно влюблены друг в друга, — Малфой облокотился о стену, и его взгляд был направлен перед собой и чуть ниже, туда, где находилась предполагаемая Гермиона. Он поднял руку, словно пытаясь прикоснуться к ней. — Перед рождественскими каникулами мы улизнули с ужина в Большом зале и полночи провели, пытаясь надышаться друг другом перед первой долгой разлукой.
Мой отец никогда бы не одобрил эти отношения, я знал наверняка. Но меня они радовали, пробуждали что-то… доброе во мне, — на его лице была написана мука. — Что-то хорошее. Да и отцу не требовалось знать все о моей жизни. Я не загадывал сильно наперед.
Нам было весело. Нам было тепло. Нам было уютно друг с другом, — он мягко улыбнулся, глядя все туда же. — Чего еще желать в шестнадцать?
Журналист внимательно наблюдал за его движениями, словно пытаясь вообразить.
— Ближе к весне Гермиона сказала, что у нее есть для меня подарок, — Малфой сделал пару шагов в другую сторону. — Она попросила встретиться с ней на восьмом этаже. Там я взял ее за руку, и она спросила: «Чего бы ты хотел больше всего?», — его лицо просияло. — «Места, где мы оказались бы только вдвоем», — ответил я. И тогда перед нами появилась дверь, — Малфой закусил губу и прикрыл глаза. — Это было волшебно.
Он опустил голову, опираясь одной рукой на стену, будто желал продлить этот момент. Спустя несколько мгновений он несколько раз сморгнул, будто сбрасывая наваждение, и обратился к журналисту:
— Я удивлялся: и как это никто не замечал, что между нами что-то есть? Пэнси подозревала меня в романе с той когтевранкой, Тео — в том, что я становлюсь зубрилой. Про друзей Гермионы сложно было что-то сказать, потому что и Поттер, и Уизли обзавелись подружками и начали пропадать с ними, — он говорил быстро, с жаром, улыбаясь и сам не веря своему счастью. — Она с улыбкой рассказывала мне об этом, и я был рад, что мне не приходится делить ее внимание хоть с кем-нибудь еще. Я сжимал ее ладонь, и каждая секунда была на счету, отчего прикосновения становились дороже, — Малфой прижал ладонь к груди.
— Оставшиеся месяцы до конца шестого курса мы проводили с пользой, — на его лице проступило что-то хулиганское при воспоминании об этом. — Мы научились незаметно проникать вдвоем в ванную старост — если бы вы знали, как отчаянно портреты следят за учениками! — хохотнул он. — Но мы научились их дурить. Никто, совсем никто не мог даже подумать, что мы можем быть вместе — что за ирония.
Два месяца каникул были самыми тяжелыми и длинными за всю мою жизнь, — выдохнул он, качая головой. — Я и не представлял, что смогу так тосковать по кому-то. Родители построили много планов на лето, и это единственное, что спасало меня от хандры.
Мы «невзначай» встречались со знакомыми отца в Министерстве. Я сопровождал родителей на званых ужинах. Перед последним курсом мы выбрали мне несколько парадных мантий и новую метлу, — размеренно перечислял он события проходящего лета. — Незадолго до начала года мне пришло письмо с известием, что меня назначили старостой школы. Мама так гордилась мной! — в его голосе проскочили теплые нотки.
— Мы проводили время с Гойлами, Ноттами, Гринграссами, Селвинами, Трэверсами, — вспоминал Малфой. — Сначала я думал, что меня хотят свести с кем-то из дочерей, — передернулся он, — но все оказалось проще: мы закрепляли круг общения. Эти люди должны были стать моей компанией в будущем — в том будущем, где мы должны иметь влияние в Министерстве, узким кругом, избранной кастой.
Но я знал, чего хочу. У меня было все время мира, уместившееся в эти бесконечные два месяца, — Малфой печально вздохнул. — Я хотел Грейнджер.
Мы никогда не обсуждали наше будущее, — он отвернулся и затараторил: — Это было далеко, это было туманно, но начался последний год в Хогвартсе, и я понял, что он может стать нашим последним годом. Это знание обрушилось на меня, как ведро ледяной воды. Я испугался. Я не должен был выбирать. Я и не хотел выбирать. Мне не пришлось выбирать, — заключил Малфой, разводя руками и обреченно улыбаясь.
— Она обняла меня поздно ночью в первый день начала учебы — и только тогда я понял, что должен был бояться. Вдруг за месяцы разлуки она изменила бы взгляд на наши отношения? — он нахмурился, будто ему стало больно от этой мысли. — Об этом я даже и не думал. Она обняла меня поздно ночью — и только тогда я понял, что могу дышать, — его рука инстинктивно метнулась к груди и смяла ткань рубашки.
— Мы начали строить планы. Мы обсуждали будущее. Мы знали, что этот год станет последним для нашего тайного романа, — Малфой принялся мерить комнату шагами. — Он превратится в официальный, — он размахивал руками. — Мы заявим, что мы вместе — но не сейчас, потом, чтобы не привлекать к себе внимание. У нас будет целый мир за стенами замка, свой мир. Я стану независимым от отца, Гермиона заработает себе то влияние, которым ей предначертано обладать. Мы пройдем этот путь вместе, — обещал он себе.
— Так что мы учились. Занимались, целовались, спорили, украдкой посылали друг другу взгляды… — он провел пальцем по стене и хмыкнул: — Я был популярен среди девчонок своей неприступностью. Мне это льстило, и я делал вид, что слишком хорош для них, чтобы никто не заподозрил, что мое сердце занято.
Элоиза Селвин училась на курс младше. Я часто видел ее в гостиной Слизерина, а летом мы познакомились ближе, когда родители брали меня с собой с визитами в гости, — кивнул он чему-то у себя в голове и пожал плечами: — Ничего в ней не вызывало моего интереса. Мы вежливо беседовали.
Журналист подобрался. Он слишком долго ждал этого момента. Его руки напряженно сжались в кулаки.
— Я знал, что у нее есть жених, она сама рассказала мне об этом. Она говорила про семейные традиции — видимо, поэтому ее сосватали так рано. Я сочувствовал ей, но что я мог сделать? — Малфой снова развел руками. — Она выглядела так жалобно. Мы иногда разговаривали с ней, — он закивал. — Я — зная, что скоро освобожусь из-под родительского контроля, хоть и никто не подозревал об этом. Она — зная, что придется покориться судьбе.
Журналист не дышал. Он впился глазами в лицо Малфоя.
Малфой поморщился.
— Однажды я увидел, как она плачет. Я хотел успокоить ее, всего лишь успокоить… А она обняла меня, — он скривился и отвел взгляд, словно от стыда. — Она говорила странные вещи — о том, что я могу ей помочь, о том, что мы с ней понимаем друг друга, — Малфой замаячил вперед-назад по комнате. — Но в конце она пыталась поцеловать меня, и это оказалось таким неожиданным! — он развернулся к столу и в отчаянии уперся в него обеими руками, смотря прямо в острые глаза журналиста, и будто оправдывался: — Она цеплялась за мои плечи, признаваясь мне в чувствах, а я не знал, куда деться от смущения. Что нужно делать в такой момент? Как вообще отказывают плачущим девчонкам? — Малфой жалобно всматривался в окаменевшее лицо журналиста. — Мне было неловко, что все так обернулось. Я сказал ей, что у нее все наладится, — он покачал головой, опуская ее. — Что все будет хорошо, что я не тот, кто ей нужен. Что я не чувствую к ней ничего такого.