В половине одиннадцатого вечера Дэвид припарковал машину сбоку от входа в Уэсторп-Холл и сидел некоторое время, стараясь привести в порядок мысли. Он только что вернулся с обеда, данного по случаю создания фонда восстановления собора в Эли. Он был там в одиночестве, что случалось довольно часто. Голова раскалывалась, страшно хотелось выпить, но он медлил: он не знал, что его ожидает дома. Встретившись утром с адвокатом, он сразу же сообщил о своем решении Элен: они должны развестись как можно скорее. В ответ та коротко заявила, что он ей опротивел и она его терпела, поскольку он был ее ходячей чековой книжкой. Она ухватилась за возможность расторгнуть их брак с такой легкостью, будто отменила встречу с парикмахером.
Наконец-то теперь все закончилось.
Дэвид выбрался из машины и открыл входную дверь. В доме было очень тихо; когда он двигал кресло или открывал какую-нибудь дверь, звуки казались ему более громкими, чем обычно. На кухне он приготовил себе выпивку, а потом начал слоняться из комнаты в комнату, зажигая повсюду свет и отхлебывая из бокала.
В спальне Элен он обнаружил, что чек, который он оставил на туалетном столике, исчез. Исчезли наряды жены, туфли — все десять тысяч пар, а также косметика. Она забрала деньги, предложенные ей в качестве первоначальных откупных, — четыреста тысяч фунтов, и покинула его.
На следующее утро в половине седьмого Пол Робертс вышел из своей квартиры на первом этаже, повернул налево, на Стернхолд-авеню, и зашагал по отлогому склону вниз, к газонам Бэлэм. Голова у него трещала, и чувствовал он себя так, словно в любой момент его могло вывернуть наизнанку. В своем наспех напяленном костюме он дрожал и потел, пытаясь преодолеть тропинку, пролегавшую через широкие газоны.
Сеял теплый дождь, вода стекала по шее и мочила воротник. У газетного киоска Пол долго шарил в карманах в поисках мелочи, чтобы купить газету, потом спустился вниз, в мрачный переход подземки. Оказавшись на платформе, он почувствовал, как ему плохо. Утренняя прохлада несколько прояснила мозги, но голова все равно словно была набита стальной стружкой, и здесь, под землей, ему казалось, что он вот-вот задохнется. Глаза болели от света, голова кружилась. Он старался сфокусировать взгляд на первой странице «Файнэншл таймс», но колонки текста уплыли куда-то влево, будто соскользнули по масляной поверхности. Опять волной накатила дурнота, и он понял, что еще не протрезвел.
Утреннее совещание в банке «Броди Макклин» начиналось в восемь. Аналитики, которые появлялись первыми, просматривали газеты и специализированные журналы в поисках новостей, способных повлиять на рынок ценных бумаг. Они покидали свои стеклянные клетки с неохотой, поскольку вынуждены были оказываться под пулеметным огнем циничных и нестерпимых замечаний маклеров.
Пол устроился в задних рядах, делая вид, что прислушивается к разговорам коллег, и поражался бодрости маклеров, с которыми он пьянствовал ночью. К счастью, в этот день ему больше не надо было присутствовать ни на каких совещаниях и презентациях, поэтому он рассчитывал спокойно отсидеться, укрывшись за штабелями книг и заняв свои мысли какими-нибудь несложными расчетами, пока не наступит время отправляться домой и завалиться в постель.
Но в половине девятого разразилась катастрофа: Пола вызвали наверх, к Джеймсу Мэлласу — директору департамента финансирования промышленных корпораций. Босс Пола сообщил об этом таким тоном, словно предполагал, что, хотя Мэлпас из другого подразделения «Броди Макклин», Робертс должен подпрыгнуть от радости. Какая честь!
Мэлпас приходил на службу в восемь, но когда ошеломленный аналитик явился, кабинет был пуст. Пол стоял, разглядывая картину с изображением лошади Клеопатры, гадая, какой злой рок его преследует, и тайно надеясь, что его не стошнит. Он никогда не встречался с Мэлпасом и вообще не поднимался на олимпийские высоты «Броди Макклин». Наконец Мэлпас влетел в кабинет, и его вид преисполненного решимости руководителя, который к тому же ужасно спешит, добил упавшего духом аналитика.
— Как мило с вашей стороны, что вы пришли. — начал Мэлпас, разбирая бумаги на столе.
Пол не знал, что у него, оказывается, был выбор. Он с трудом выдавил из себя улыбку.