Шарлотта выдавила из себя слабую улыбку и пошла за ним.
Привыкшая подмечать всякие житейские мелочи, она заметила, что Дэвид не носит обручального кольца, но на сегодня она уже задала достаточно личных вопросов.
— Оставайтесь пообедать, ладно? — попросил он, не оборачиваясь. — Я хотел бы посоветоваться с вами насчет визита аналитика из Сити.
На кухне он откупорил бутылку «Шардоннэ», и они, наполнив бокалы, прошли в оранжерею, которую Дэвид скромно назвал теплицей. Виноградные лозы цеплялись за деревянные решетки, тропические растения сражались с плетеной мебелью за жизненное пространство. Шарлотта выглянула в окно: за ухоженным садом тянулись поля, на которых паслись коровы. В прошлом кто-то приложил немало усилий, чтобы оживить однообразие окрестных болотистых низин.
Потом Дэвид провел ее по имению, объяснив, что планировкой сада занимался еще его прадед. Он прорыл канал к ближайшей реке, чтобы по саду текли, соединяясь, ручьи. Теперь повсюду были тенистые заросли ивняка и папоротников, а покрытые листьями кувшинок ручьи пересекали небольшие мостики из тесаного камня. Впервые в жизни Шарлотта поняла смысл садоводства — занятия, которое она всегда считала некой заменой секса для стариков. Для нее стало открытием, что это может быть так увлекательно и доставлять удовольствие — из года в год. Правда, столь долгосрочная стратегия смущала девушку, не привыкшую думать о завтрашнем дне.
Вернувшись в дом, Дэвид занялся обедом, пока Шарлотта накрывала стол в теплице. Закончив, она встала у открытых французских окон и выглянула в сад. Вечерний свет бросал золотые блики на траву и кусты, а в воздухе пахло так, точно все цветы сразу выпустили на волю свой аромат. Закрыв глаза, Шарлотта вслушивалась в тишину: ни рева машин, ни ора телевизоров, ни шумного хлопанья дверей у соседей.
Каково это — жить в таком доме, быть замужем за таким вот человеком, растить ребенка в таком вот славном краю? Эта мысль потрясла ее, потом она подумала: а не свихнулась ли я от тоски? У нее были университетские приятели, которые, отказавшись от безумно заманчивой карьеры, выбрали деревенскую идиллию, чтобы размножаться и выращивать редиску. Почему?
Она открыла глаза и обернулась. Дэвид стоял в дверном проеме, прислонившись к косяку и скрестив руки на груди. Она наблюдал за ней, как давно — она не знала. Они смотрели друг на друга несколько минут, Шарлотта мысленно приказывала ему подойти и поцеловать ее, но он разрушил это заклинание:
— Вы не поможете мне подать обед?
Желание исчезло, очевидно, так и не коснувшись его. Шарлотта подумала, что, может быть, страсть охватила только ее, а он лишь недоумевал, что с ней такое происходит. Она сжалась, почувствовав себя униженной.
Когда они сели обедать, Дэвид сказал:
— Есть какое-то величие в том, как итальянцы совершенствуют макароны. — Он подцепил вилкой трубочку «ригатони». Видите, внутренняя поверхность этих макарон ребристая, чтобы удерживать как можно больше соуса или подливки. В Англии ловкие ребята ударяются в рекламу, а в Италии они предпочитают тратить усилия на нечто «вещественное».
Разговор их был легким и приятным. Когда Шарлотта съела все, что было у нее в тарелке, и получила добавку, она поблагодарила Дэвида за любезное приглашение остаться пообедать. Еще она сказала, что поражена его умением готовить.
— Это я должен вас благодарить за то, что составили мне компанию. Я рад, что смог поговорить о своей фирме с кем-то, кроме отца. — Он рассказал ей, что Стоун-старший постоянно вмешивается в дела. — Я все делаю не так, хотя доходы растут. — Дэвид глотнул вина и покачал головой: — Разумеется, об этом он помалкивает.
— Самое сложное то, о чем они предпочитают помалкивать, — согласилась Шарлотта. — Мои родители хотели, чтобы я стала юристом. Видите ли, отец у меня — юрисконсульт в Хартфорде, мать — судья, и они были уверены, что после университета я должна поступить в юридический колледж. Не знаю, простят ли они мне когда-нибудь, что я стала работать в газете: Для родителей это было равнозначно тому, как если бы я вдруг заговорила на другом языке или начала пить денатурат. Разумеется, когда мне предложили место в Эн-эн-эн, они сквозь зубы поздравили меня, но, по их мнению, телевидение — это что-то эфемерное. Зато мой брат сейчас тащит на себе бремя их надежд. Он вкалывает, чтобы стать юристом.
Все выглядело так, словно в комнате была не она, а какая-то другая женщина, говорящая ее голосом, рассказывающая о вещах, в которых она никогда и никому не признавалась. Дэвид молча кивал. У меня такие же проблемы, как бы давал понять он. Но следующие его слова застигли Шарлотту врасплох: