Я глядел на Леонору и пытался понять, к кому в большей степени обращены последние слова, кому она пыталась внушить эту прописную истину — мне или же самой себе? Вернее всего, эти слова были предназначены нам обоим.
Видеть Леонору разбитой и подавленной было немного странно. Последний раз на моей памяти она была такой после легендарной битвы на Альфе, в которой погибли Злата и Рада. Но это было слишком давно, я уже почти и не помнил. А за последнее время я привык, что Леонора всегда собрана и сосредоточена на деле, а всё, что не относится напрямую к работе, её не волнует. И только сейчас я подумал о том, что, быть может, таким образом она пыталась заполнить образовавшуюся в её душе пустоту, прямо как я после смерти Даны.
— Скажу честно: я не представляю, что вы сейчас испытываете, и никогда не смогу себе это представить, — произнёс я, не отрывая от Леоноры пристального, и в то же время сочувственного взгляда. — Потерять четырёх дочерей, потерять всю семью… Да никакими словами не выразить, насколько это ужасно. Я очень вам соболезную и восхищаюсь тем, что вы до сих пор не сломались.
— Да, стараюсь держаться, — вновь печальная полуулыбка. — Кто-то же должен выполнять мою работу. Наверное, только эта мысль не даёт мне сойти с ума и захлебнуться собственными чувствами. Я рада, что я Агент Света — осознание этого всегда помогает в трудные минуты. Спасибо тебе за тёплые слова. Ты тоже держись, не позволяй себе раскисать. Это важно. Важнее, чем ты думаешь. Ладно, мне пора идти. До встречи.
— До встречи, — эхом откликнулся я и, полежав минут пятнадцать в задумчивости, пошёл в библиотеку за книгами, которые должен был прочитать.
***
Больше ничего интересного за время моего пребывания на базе не произошло. Разве что Ингрид, по горло занятая своей работой, забежала ко мне на пару минут, чтобы поздравить с назначением и пожелать успехов в учебе. Я пытался узнать у девушки подробности насчёт плана, который от меня по каким-то неведомым причинам скрывали, но выяснилось, что Ингрид вообще ни о каком плане и знать не знает.
Через три недели за мной прилетела Фригга, и мы вновь отправились на безжизненную багровую планету, чтобы продолжить занятия. Раньше мне казалось, что изучение приёмов и их бесконечная отработка — это самый настоящий ад, но я заблуждался: ад поджидал меня впереди.
— От голой теории нет никакого толка, — заявила мама, когда мы прилетели. — Все навыки, которыми ты овладел, нужны тебе для того, чтобы применять их на практике, то есть, в реальном сражении, верно?
— Ну… да, — неуверенно согласился я, краем сознания уже понимая, куда клонит Фригга.
— Что ж, тогда проверим, как у тебя это получится.
— Учебное сражение?
— Верно.
Именно учебные сражения, которые теперь стали проходить практически каждый день, оказались самым настоящим кошмаром. По сравнению с ними отработка навыков — это так, лёгкая разминка. При отработке всё было предельно ясно и просто — повторяешь один и тот же приём, превозмогая боль и усталость, а в учебном сражении всё усложнилось на порядок. Во-первых, в ход шли почти все приёмы, которыми я успел овладеть, и никто не подсказывал мне, какой приём и в какой момент времени нужно использовать — надо было соображать самому, выстаивая стратегию. Во-вторых, работу с артефактом приходилось совмещать с обычной магией и оружием, причем как дальнего, так и ближнего действия, в зависимости от ситуации.
— Ты не должен надеяться лишь на свой артефакт, — говорила мне Фригга. — В сражении нужно использовать всё, что имеется под рукой. Обычно оружие и элементарная магия — это всего лишь отвлекающий маневр. Противник, если ты, конечно, хорошо постараешься, обратит внимание на них, а ты в это время нанесёшь ему настоящий удар при помощи артефакта.
На словах всё звучало очень красиво и складно, а вот на деле получалось с трудом. А если говорить совсем откровенно, то вообще не получалось. Я не мог держать в голове всё одновременно, учитывая то, что получал постоянные удары и был вынужден от них уклоняться. Да и Фригга, сражаясь, совсем меня не щадила: нанести мне серьёзное ранение (серьёзное, но не смертельное) было для неё в порядке вещей. Её самый первый удар, нанесённый отравленным кинжалом и пришедшийся на правое плечо, стал для меня настоящей неожиданностью.
— Ты что делаешь? — возмущенно воскликнул я, хватаясь рукой за рану и чувствуя, как от резкой боли на глазах выступают слезы. — Ты ранила меня! По-настоящему ранила!
Я думал, ранение было нанесено по ошибке, и мама, поняв, что натворила, исцелит рану и извинится, но Фригга ответила холодным равнодушием:
— Я в курсе.
— Что?! Так ты это специально? — было трудно поверить, что моя мама могла сделать мне по-настоящему больно.
— Естественно. Думаешь, враги с тобой нежничать будут?
— Но ты же не враг! Ты моя мама.
— В данный момент я твой учитель. И я играю роль твоего противника.
— Но только играешь!
— Именно по этой причине ты до сих пор жив. Настоящий враг не стал бы с тобой лясы точить. Он подошёл бы к тебе и добил. Я же на первый раз прощаю тебе неадекватную реакцию и даже прекращаю сражение, чтобы ты мог залечить рану. Учти, в следующий раз такой поблажки не будет. Я заставлю тебя и с раной сражаться.
Услышав это, я в глубине души понадеялся, что мама говорит не всерьёз, но Фригга свою угрозу добросовестно выполнила. В следующем раунде, который, к слову, состоялся сразу после того, как я забинтовал раненую руку и почувствовал себя немного лучше, мама ударила меня мечом по ноге, и я, не выдержав боли, упал на багровые камни.
— Поднимайся и продолжай! — тоном, не терпящим никаких возражений, велела мне Фригга.
— Но я не могу, боль слишком сильная, — наверное, оправдание прозвучало скомкано и неуклюже.
— Мне это безразлично, — сейчас мама сильно напоминала Нику, и это очень пугало. — Поднимайся!
— Но… — я был уверен, что встать на ноги после такого ранения выше моих сил.
— Никаких «но». Запомни раз и навсегда, Локи: что бы ни случилось, ты всегда должен подниматься и продолжать бой! Это должно стать твоим главным жизненным принципом! И это не только сражений на мечах касается. Опустить руки и сдаться — всё равно, что подписать себе смертный приговор. А вполне возможно, что и не только себе. Ты должен бороться до последней капли крови, невзирая на боль и усталость — именно этому я должна тебя научить. Это даже важнее умения обращаться с артефактом!
— Прости, но я не могу. Правда… — я с трудом сдерживался, чтобы не закричать от невыносимой боли, которая моментально распространилась по всему телу.
— Ты обязан, — Фригга словно не замечала моих страданий. — Это твой долг.
Я понял, что мать не оставит меня в покое, пока я не встану, и, собрав всю силу воли, попытался подняться на ноги. С первого раза не вышло. Я, невольно вскрикнув от усилившейся в стократ боли, вновь повалился на камни.
— Не могу, ты же видишь! — по щекам катились слезы, и я в тот момент смотрелся, наверно, донельзя жалко, но мне было всё равно. Было плевать на всё, кроме нестерпимой боли. Кровь ручьём стекала по ноге на холодные багровые камни, и я чувствовал, что силы меня оставляют. И Фригга, вне всякого сомнения, видела это, однако не отступила.
— Пробуй снова, — в голосе матери звучал металл. — Пробуй до тех пор, пока не поднимешься. Докажи мне, что ты воин, а не безвольная тряпка!
Когда я услышал про тряпку, в сердце ярким огнём вспыхнул праведный гнев. Я собрал ещё оставшиеся во мне силы в кулак и… сделал это. Правда, продолжить сражение всё равно не вышло. Пройдя, пошатываясь, несколько шагов, я упал снова и лишился чувств.
А когда я пришёл в себя, всё опять повторилось. А потом ещё. И снова. Я пытался подниматься на ноги после каждого полученного мною ранения, но выходило это далеко не всегда. Если я терпел фиаско, мать подходила ко мне, делала символичный мах мечом и говорила: «мертв». Это действие означало, что в реальной схватке меня бы убили.