- Во-первых, в наших общих бумагах. А во-вторых, я, что ли, виноват, что вы трубку не берете?
- А ты, конечно, мне звонил... - Борихин полез в карман за трубкой, которая фиксировала входящие звонки.
- Да раз двадцать! - с жаром заверил его парень. - мог понять, куда вы пропали.
- Пропал! Не дождешься! - Из кармана появилась на свет разбитая, видимо в аварии, трубка. Борихин недоуменно уставился на нее.
- Ну вот! - хихикнул Василий. - А еще меня ванной попрекали.
- Не зубоскаль, - рявкнул на него Борихин. - Это с тебя подозрений не снимает.
- Чего не снимает? - парня уже всерьез начинали злить слова шефа. - Знаете, вы говорите, да не заговаривайтесь! Ясно?!
- Ты еще поори на меня, сопляк! - тут же взвился Борисыч.
- Я не сопляк! Это вы - престарелая истеричка! Отставной мент с манией преследования, - выдал обозленный Василий. - Год на месте протоптались, так решили меня в убийцы записать! Сами придумали или ваш друг-опер подсказал?
Вася, конечно, понял, что переборщил, но было уже поздно. Борихин несколько мгновений смотрел на него с брезгливым удивлением, а потом совершенно спокойно проговорил:
- Телефон на стол, пистолет на стол и пшел вон!
Парень выложил мобилку и свое оружие, открыл было рот, чтобы сказать что-то, но, взглянув на непроницаемое лицо шефа, передумал и поплелся к двери.
ГЛАВА 8
В собственную свою квартиру Толстый проникал осторожно, как вор. Отпер пластиковым ключом дверь и тихонько прокрался по коридору. Заглянул в темную кухню, в одну комнату, в другую. Никого. Тогда он замер посреди коридора и, негромко позвал:
- Вер... Верунь... Ты где? Ну не молчи, ладно? Так получилось...
Квартира отозвалась тишиной. Тогда он решился зажечь свет и включал его во всех помещениях, мимо которых проходил. Веры нигде не было, и это вдруг встревожило Толстого, который привык, что жена встречает его в любое время дня и ночи.
Оставалась последняя комната, их общая с Верой спальня. Вспыхнула люстра под потолком и осветила аккуратно застеленную кровать. В груди у Толстого что-то оборвалось, он прислонился к косяку. И только тогда заметил лист бумаги, белевший на кроватном покрывале. Слава Богу - записка!
"Толстый, любимый, - было написано на листке аккуратным Вериным почерком. - Вообще-то Бог сотворил ночь для того, чтобы люди или спали, или занимались любовью, или совмещали то и другое. Ушла по срочному делу. Целую, твоя Вера."
- Святая... - пробормотал Толстый в равной мере растроганно и облегченно.
И хотя за окном еще и сереть не начинало, а Вера в записке не сочла нужным объяснить мужу, куда отправилась в такую рань, Толстый сразу успокоился. Зато оставалась другая проблема. Он бросился к телефону и принялся лихорадочно набирать номер. После долгой серии длинных гудков в трубке прозвучал голос Буржуя:
- Алло.
- Это я, - сообщил Толстый.
- Наконец-то, - тут же набросился на друга Буржуй. - Ты где пропал? Мобильник молчит. Я не знал, что и думать. И вообще - с каких это пор ты встречи на ночных кладбищах назначаешь? Да еще и не являешься?
- Встретиться надо. Прямо сейчас.
Толстый не стал ничего объяснять. Голос Буржуя на другом конце провода звучал устало:
- Я вообще-то не спал всю ночь.
- Я тоже, - сухо сообщил Толстый.
- У меня, кстати, без приключений не обошлось...
- Ты слышишь меня? - не дал ему договорить гигант. - Надо встретиться. Чем скорее - тем лучше. И дверь закрой.
- Ты чего это? - Буржуй наконец расслышал непривычно суровые нотки в голосе друга.
- Расскажу - поймешь, - отрезал Толстый.
- Дружище, с тобой все в порядке?
В ответ раздался тяжкий вздох.
- У нас и раньше все было не в порядке, Буржуй, - очень серьезно проговорил Толстый. - А теперь и подавно. Закрой дверь и жди. Я скоро буду.
- Странный ты сегодня какой-то, - забеспокоился Коваленко. - Что случилось-то? Хоть намекни.
- Нет, намекать не буду.
Буржуй несколько мгновений помолчал, прикидывая, видимо, что еще могло стрястись. Потом сказал:
- Ладно, Толстый, приезжай скорей, а то умеешь ты иногда туману напустить...
Всю ночь после разговора с Василием Борихин провел, расхаживая из угла в угол по своему не слишком просторному жилью. Несколько раз он принимался приводить в порядок картотеку, однажды даже попробовал, не раздеваясь, вздремнуть, но работа валилась из рук, а сон не шел. И снова он начинал метаться по комнате, морщась от невеселых мыслей, как от зубной боли.
Под утро - еще не начинало светать - он решительно сунул в кобуру пистолет, набросил пиджак и вышел из дому. Ранней пташке, когда-то учила его мать, и Бог дает. А Борихину теперь предстояло работать за двоих да еще и мотаться по всему городу без колес.
Отгромыхавшая после полуночи гроза унесла с собой стоявшую несколько дней духоту, и накурившийся до одури сыщик полной грудью вдыхал свежий, с привкусом озона и зелени, воздух. Выйдя из-под арки на улицу, которую уже не освещали фонари и еще не освещало солнце, Борихин тут же влез в лужу. Чертыхнувшись, заплясал на одной ноге и попытался стащить обувку, чтобы вылить воду. Три негромких хлопка, раздавшихся в этот самый момент, возможно и не привлекли бы его внимания, но характерный свист у самой головы, визг рикошетирующих от стены пуль и кирпичная крошка, брызнувшая в лицо, недвусмысленно подсказали, что происходит. Борихин рухнул прямо в лужу, перекатился по ней под прикрытие старого каштана, одновременно доставая пистолет, и выглянул из-за ствола. Рассмотреть удалось немногое - задние габаритные фонари быстро удалявшейся машины, ни марку, ни цвет которой сыщику определить не удалось: в темноте все кошки серы. Правда, поблизости Борисыч углядел невольного свидетеля происшедшего. У своей "восьмерки", уже открыв дверцу, застыл столбом немолодой мужчина и провожал взглядом уносившийся по улице автомобиль.
С криком: "Милиция! Ключи!" сыщик вскочил на ноги, пробежал несколько метров, отделявших его от "восьмерки", вырвал из рук оторопевшего хозяина ключи и прыгнул за руль. Взвизгнули проворачивающиеся по мокрому асфальту колеса, и Борихин понесся за мерцавшими вдалеке красными огоньками.
После нескольких минут отчаянной гонки ему стало казаться, что он нагоняет преследуемых, но пара красных волчьих глаз впереди вдруг свернула в какой-то переулок и исчезла из виду. А когда Борихин повернул за тот же угол, огоньки словно растворились в предрассветной мгле. Машина, из которой стреляли по сыщику, пропала без следа.
Борихин остановил "восьмерку" у бровки и в великой досаде стукнул кулаком по рулю. Несколько минут он сидел неподвижно, приходя в себя, потом собрался трогаться: машину нужно было вернуть хозяину, а то он, небось, скоро в милицию названивать начнет. Только теперь Борисыч заметил, что гнал по темным улицам почти вслепую, - в спешке даже фары позабыл включить. Он повернул рычажок, вспыхнул ближний свет, а в нем вдруг блеснули чьи-то отражатели. В темноте, всего лишь в паре десятков метров от "восьмерки", пряталась чужая машина. У Борисыча екнуло сердце. Она?!
Сжимая вспотевшей ладонью рифленую рукоятку пистолета, он осторожно выбрался из салона и медленно пошел вперед. Когда до цели оставалось несколько метров, загорелись габаритные огни чужой машины, дверца ее открылась, и из салона выбралась чем-то смутно знакомая Борихину фигура. Вихляющей походкой человек пошел навстречу сыщику.
- Заставляете себя ждать, господин Долгоиграющий, частный сыщик, или как вас там!
"Господи, - успел подумать Борихин, - неужели этот гомик..." Но так и не довел мысль до конца. Снова хлопнули выстрелы. На этот раз стреляли в упор, и все три пули угодили точно в цель - в левую сторону груди Борисыча. Он мешком повалился на асфальт.
При звуке выстрелов Артур присел, потом зайцем отпрыгнул в сторону и через секунду оказался за рулем своего автомобиля. Мотор взревел, и, едва не переехав неподвижное тело машина понеслась к выходу из переулка.